Филипп докурил очередную сигарету и затушил ее в практически полной пепельнице в комнате для допросов. Я протянула ему пачку, и он вытащил еще одну сигарету, попытался закурить, но руки дрожали так сильно, что ему не удавалось зажечь спичку и мне пришлось ему помочь. Он сделал глубокую затяжку, на несколько минут задержал дым в легких и закрыл глаза от удовольствия. Бедняга просидел в своей комнате с бомбой на коленях и детектором движений, трясущимся при каждом проезжающем грузовике, больше десяти часов.
— Мы принесем вам поесть, — сказала я.
Он улыбнулся каким-то своим мыслям.
— Мама хотела, чтобы я выучился на доктора, но я любил рок-музыку.
— Расскажите мне об этом человеке.
Он еще раз затянулся.
— Если я расскажу вам, то я труп.
— Нет, вы будете под защитой.
Он улыбнулся и покачал головой, словно все вокруг него было лишь спектаклем театра абсурда.
— Вы так всем говорите, кто прошел через то же, что и я?
— Я никогда не встречала человека, который прошел бы через то, через что пришлось пройти вам.
Филипп откинул голову и сделал вдох. А потом заговорил, шепотом, словно его мучитель слышал каждое слово.
— Я познакомился с ним в баре. Он сказал, что его зовут Габриель. Мы разговорились. Он сказал, что несколько лет прожил в Европе и только что вернулся.
— Он американец?
— Да. Еще сказал, что он актер.
— И вы предложили ему пожить у вас.
Филипп кивнул.
— Я не гей… просто мне одиноко. А он казался таким… Как я ошибался!
— Опишите его.
— Высокий, выше ста восьмидесяти пяти, темные волосы, крепкое телосложение. А еще у него такие глаза, светлые глаза… возникает ощущение, что он смотрит сквозь вас, как будто вы пустое место.
— А когда он приехал из Европы?
— Пять дней назад.
— Вы знаете, из какой страны он вернулся или где пересекал границу?
— Нет.
Филипп снова поднес сигарету ко рту, но рука так сильно дрожала, что он положил сигарету на стол.
— Вы должны его найти.
— А он звонил куда-нибудь?
Филипп покачал головой.
— А вы знаете, с кем он виделся, куда ходил?
— До вчерашнего дня он ночевал у меня только однажды, в тот первый вечер. Просто хранил у меня свои вещи. Сказал, что съедет, как только найдет то, что ищет.
— А что произошло вчера?
— Он попросился поехать со мной развозить газеты.
Филипп снова сделал нервную затяжку, потом повесил голову и выпустил колечко дыма на свои колени.
— Вот тут-то все и началось. Он вытащил револьвер и…
Он покачал головой, из уголка глаза выкатилась слеза и капнула на пол.
— И что потом?
— Приставил к моей голове и нажал курок.
Во взгляде Филиппа теперь светился стыд.
Он зашептал:
— Он смеялся надо мной, сказал, что барабан пуст. А потом зарядил один патрон и снова приставил к моей голове… и снова нажал курок, и еще раз, и еще…
Филипп вздрогнул, словно все еще вспоминал щелчок от удара курка. Он спрятал лицо в ладонях.
— Я чувствовал себя как животное, умоляющее не отнимать жизнь. Я бы сделал все, что угодно.
Он поднял глаза и устало выдохнул.
— А когда вы доставляли газеты, то почему выскочили перед моей машиной, а потом притормозили напротив моего дома?
— Он велел мне ждать, пока я не увижу вашу машину, а потом я должен был выехать так, чтобы вы увидели меня в лицо. Я сам не знаю зачем. Я просто сделал то, что он велел.
— А он знал, где я живу?
— Думаю, да.
— Но он не объяснил, зачем я ему, не говорил ли о моей дочери?
— Нет, он ничего мне не объяснил.
— А что случилось после того, как вы уехали от моего дома?
— Он завязал мне глаза, заклеил рот и связал руки. А потом поднес что-то к моему носу и заставил вдохнуть.
— И вы отключились?
Филипп кивнул.
— Думаю, я пролежал в машине долгое время, а потом он затащил меня обратно в квартиру.
— А он не упоминал имена Брим, Суини или Финли?
— Нет.
— А имя Лэйси?
Филипп покачал головой. Я достала из бумажника дочкину фотографию и протянула ему.
— Вы когда-нибудь ее видели?
Он долго-долго рассматривал снимок и уже начал передавать его мне обратно…
— Подождите.
Мое сердце замерло, пока он снова пристально всматривался в снимок.