— Нет…
— А я думаю, да. Ты бросил Лэйси одну, потому что у самого кишка тонка.
— Мне нужен адвокат.
— А пистолет к затылку Дэниела Финли ты приставил? Тут кишка не тонка оказалась?
Его глаза расширились от удивления.
— Тебя будут судить не только за похищение, но за убийство, — давила я на парня.
— Нет, мы не причиняем вреда людям!
— Кто это «мы»?
— Я не буду говорить.
— А ты знаешь Габриеля?
В его глазах ничего не промелькнуло. Или парень быстро научился хорошо врать, или это имя действительно новое для него.
— А Брима, партнера Финли?
Тот же результат.
— Пару часов назад Габриель привязал взрывчатку к рукам Брима. Бедняга несколько часов просидел, запертый в машине, глядя на бомбу и медленно сходя с ума, пока не начал кричать от ужаса и не взорвал сам себя. Весь салон был усеян обрывками крови, обломками костей и перепачкан кровью. Кусок собственного ногтя вонзился ему в щеку. На месте рук остались только торчащие кости, а кровь била фонтаном, как из поливочного шланга.
Пока я говорила, сердце под моей ладонью забилось сильнее и быстрее. Пот стекал по лицу.
— Габриель террорист. Он не пытается спасти планету. Он собирается убивать. Подложить настоящую бомбу, а не какую-то там дымовую шашку, где-то по пути следования парада и подорвать ее. Вдоль бульвара Колорадо маленьких деток разнесет на клочки прямо в руках их родителей. Да и родителей тоже. Это так вы хотите спасти планету? Убивая детишек?
— Мы не причиняем вреда людям!
— Ты можешь помочь мне остановить этот кошмар. Пока не поздно.
Он покачал головой.
— Как тебя зовут?
Я почувствовала, как теряю над собой контроль. Все, что мне нужно, это его имя, а остальное приложится. Я взглянула на Гаррисона и покачала головой.
— Да и черт с ним, лейтенант. Он террорист, — громко сказал Гаррисон, чтобы произвести нужный эффект.
Я посмотрела на парня:
— Ты ведь не террорист, да и не убийца, правда?
Я встала и отошла в другой конец комнаты.
— Что вы хотите сделать? — шепотом спросил Гаррисон.
— Черт, он знает, где моя дочь, или знает того, кто знает.
Он должен заговорить. Так или иначе, но должен. И он отсюда не уйдет, пока не расколется.
— Если я попрошу тебя выйти из комнаты, не спорь… — сказала я Гаррисону.
В его взгляде мелькнула тревога.
— Лейтенант…
— Мне плевать, чего мне это будет стоить, но я выясню, что он знает про Лэйси. Ты понимаешь?
Гаррисон несколько секунд смотрел на меня, а потом кивнул.
— Эрик Хэнсон, — сказал парень.
Почти прошептал, но мне показалось, что он прокричал свое имя с крыши.
— Ты ведь не убийца, Эрик?
Он отвернулся и уставился на стену.
— Тогда ты должен помочь мне остановить террориста, а не то пойдешь как соучастник.
— А вы не обманываете? — Он сказал это тоном тринадцатилетнего ребенка.
Я покачала головой.
— Я не лгу, это правда.
— Мы не причиняем людям вреда.
— Зато Габриель причиняет.
— Я не знаю никакого Габриеля.
Я вытащила ксерокопию портрета и протянула ему.
— А ты когда-нибудь видел этого человека?
Он нахмурился, а потом покачал головой.
— Никогда.
— А ты знаешь, кто я? Знаешь, что я мать Лэйси?
Эрик кивнул.
— Где моя дочь?
Казалось, что он ищет внутри себя какую-то причину, чтобы уцепиться за нее.
— Я не знаю…
— Чего ты не знаешь?
— Мы работаем в ячейках.
— Лэйси была в твоей?
Он снова затряс головой.
— Мне нужен адвокат.
— Адвокат не сможет остановить Габриеля, а ты сможешь. Но зато адвокат и не будет помогать преступнику, взрывающему детишек на Колорадо. А ты сейчас соучастник этого кошмара.
— Предполагалось, что никто не пострадает.
— Уже пострадали, даже убиты.
— Это не мы, не мы.
Я видела по глазам, что парень на грани истерики. Я посмотрела на Гаррисона и кивнула, чтобы он помог Эрику подняться. Мы усадили его на стул, и я села на корточки перед ним. Теперь, когда Эрик сидел, то напряженность стерлась с его лица, и он выглядел моложе. На шее прыщик. Зеленые глаза по-юношески чисты, и эта чистота отчаянно пыталась ухватиться за недавнее невинное прошлое.
— Лэйси состояла в твоей ячейке?
Он опустил глаза и кивнул.
— Кто ее завербовал?
Он вздохнул.
— Мне нравилась Лэйси, она…
— Кто ее завербовал? — повторила я.
Он замялся, снова цепляясь за недоверие как за спасительную соломинку.
— Эрик, — мягко сказала я. — Речь идет о жизни моей дочери.