— Ответ нужно…
Пришел ли он по своему делу?.. Или это был посланный?.. Второе предположение я отклонила. Люди, которые приходят ради других, никогда не позволяют себе говорить таким властным тоном…
— Я посмотрю, дома ли барыня… — начала я робко, вертя письмо в руках.
Он возразил:
— Она дома… Я знаю… И пожалуйста, без шуток!.. Это крайне нужно…
Барыня прочла письмо… Она вся побагровела, и в порыве испуга, забылась до того, что стала бормотать:
— Он здесь, у меня?.. Вы его оставили одного, в передней?.. Каким образом он узнал мой адрес?
Но быстро спохватившись продолжала решительным тоном:
— Это ничего… Я его не знаю, это бедняк… Заслуживает внимания… У него мать умирает.
Она поспешно открыла дрожащими руками письменный стол и вынула стофранковый билет:
— Отнесите ему… Скорей, скорей… Бедный малый!..
— Черт побери!.. — пробормотала я сквозь зубы. — Барыня сегодня щедра… И ее бедным очень везет… и я подчеркнула это слово «бедным», со злостным намерением;
— Ну, ступайте же!.. — крикнула барыня, еле державшаяся на ногах.
Когда я снова вошла, барыня, которая вообще не отличалась аккуратностью, и часто разбрасывала вещи по комнате, успела уже изорвать письмо, последние клочки которого тлели в камине…
Мне так и не удалось никогда узнать, кто был этот малый… Я его больше не видела… Но что я знаю, что я видела, это то, что барыня в это утро, прежде чем переменить сорочку, уже не смотрелась в зеркало и не спрашивала меня: «Правда, у меня еще тело ничего?» Весь день она сидела у себя расстроенная и взволнованная под впечатлением какого-то ужаса…
После этого случая, если барыня долго вечером не возвращалась, я всегда боялась, что ее убили в каком-нибудь притоне!.. И так как мы говорили о моих опасениях в людской, то метрдотель, безобразный циничный старикашка, начинал острить:
— Ну, что-ж?.. Без сомнения, надо этого ждать сегодня или завтра… Чего вы хотите?.. Вместо того, чтобы бегать к сутенёрам, почему эта старая распутница просто не заведет у себя в доме приличного и надежного человека?..
— Быть может, вас?.. — фыркнула я.
И метрдотель отвечал надувшись, среди всеобщего гогота:
— Пожалуй!.. я бы это ей устроил, за мешок муки… Удивительный фрукт был, этот человек…
Перед этой, у меня была хозяйка несколько другого типа. Уж мы тоже надрывали себе животики на ее счет по вечерам, собравшись после ужина за столом… Теперь я думаю, что мы были, пожалуй, неправы, потому что барыня была недурная женщина. Очень добрая, очень мягкая, очень щедрая и несчастная… И к тому же засыпала меня подарками… Иной раз, надо сознаться, мы бываем беспощадны… И это всегда но отношению к тем, которые к нам слишком хороши…
Ее муж… ученый, член не знаю какой Академии, относился к ней довольно равнодушно… Не потому, чтобы она была некрасива, — наоборот, она была очень миленькая; и не потому, чтобы он бегал за другими женщинами; в этом отношении он был безупречен… Уже не молодой, и несомненно без темперамента, мало думал об этом. По целым месяцам он не переступал порога барыниной спальни… И барыня приходила в отчаяние… Каждый вечер я приготовляла ей восхитительный ночной туалет… Прозрачные сорочки… Раздушенное белье… И все прочее… Она спрашивала меня:
— Как вы думаете, Селестина, придет он сегодня вечером?.. Вы не знаете, что он сейчас делает?..
— Барин в библиотеке… Занимаются…
Она делала унылый жест.
— Постоянно в своей библиотеке!.. Боже мой!..
И вздыхала:
— Все-таки он, может быть, сегодня придет…
Окончив ее наряжать, гордясь делом моих рук, я рассматривала барыню с восхищением, я восторгалась:
— Барин сделают большую ошибку, если не придут сегодня, потому что стоит только увидать барыню, и они не устоят.
— Ах, замолчите… замолчите… — говорила она вся трепеща.
Понятно, на другой день являлись жалобы, слезы, огорчения!..