Я заговорила строго:
— Барин не правы… Барин не справедливы… Барыня очень милая женщина…
Он привскочил:
— Очень милая?.. Она?.. Милосердый Бог!.. Бы, значит, не знаете, что она сделала… Исковеркала мне всю жизнь… я больше не мужчина… я, черт знает, что… Мне здесь все в лицо смеются… И все из-за нее… из-за жены… Жена моя?.. это… это корова… Да, Селестина, корова… корова!..
Я стала читать ему наставления, кротко уговаривать его, лицемерно выхваляя энергию, распорядительность, все домашние добродетели барыни. При каждой моей фразе он все больше и больше раздражался…
— Нет… Нет!.. Корова… Корова!..
Все-таки, мне удалось его немного успокоить…
Бедный барин!.. Я играла с ним, как кошка с мышью… От одного моего взгляда он успокоился и стал лепетать:
— О! вы такая славная, вы… такая милая!.. Вы, должно-быть, такая добрая!.. А эта корова…
— Перестаньте, барин… перестаньте!..
Он снова повторял:
— Вы такая славная… А между тем, вы простая горничная…
На мгновение он приблизился ко мне, и очень тихо:
— Если бы вы захотели, Селестина?..
— Если бы я хотела… что?..
— Если бы вы захотели, знаете что?.. Вы ведь знаете?..
— Барин вероятно хочет, чтобы я с ним обманывала барыню?.. Чтобы я с барином?..
Он не понял выражения моего лица… и с выкаченными глазами и надувшимися на шее жилами, влажными, мокрыми губами, глухо произнес:
— Да, да!.. Ну да, да!..
— Барин думают, о чем говорят?
— Я думаю только об одном, Селестина…
Он был весь красный от прилива крови.
— Ах, барин опять начинают…
Он пытался схватить мои руки, привлечь меня к себе…
— Ну да, — бормотал он… — Я опять начну… я… начну… потому что… я без ума от вас, от тебя… Селестина… Потому что я только об этом и думаю… Не сплю ночи… Совсем болен… И не бойтесь меня… Не бойся меня… Я не подлец, я, я… не бойтесь ребенка… клянусь дьяволом! это… я вам обещаю!.. я, я… мы, мы…
— Еще одно слово, барин, и я иду к барыне… А если кто-нибудь вас увидит здесь, в таком виде?
Он моментально остановился, сконфуженный, пристыженный, не зная куда девать руки, глаза, всю свою особу… и стал смотреть мимо, на землю у своих ног, на старое грушевое дерево, на сад. Успокоившись, он развязал подвязанные им георгины, снова наклонился над ними и заговорил с бесконечной печалью, умоляя:
— Сейчас, Селестина… я вам сказал… Я вам сказал так же, как сказал бы все… Все, что придет в голову… я старая скотина… не стоит на меня сердиться… в особенности, не стоит об этом говорить барыне… В самом деле, если бы кто увидал нас в саду…
Я бросилась бежать, чтобы не расхохотаться.
Да, мне хотелось расхохотаться. И в то же время в моем сердце пробуждалось какое-то чувство — как бы это сказать? — похожее на материнское… Конечно, барин не настолько мне нравится, чтобы решиться… Но, в конце концов, одним больше, одним меньше?..
Я бы могла подарить ему минуты счастья, которых он лишен, и сама была бы счастлива, потому что дарить блаженство другим может лучше, чем получать его самой… К тому же это было бы забавно… по отношению к барыне… Ну, поживем — увидим.
Барин весь день не выходил… Он покончил со своими георгинами и после завтрака не выходил из сарая, где в продолжение четырех часов с остервенением рубил дрова… Из бельевой я слушала, с некоторой гордостью, доносившийся до меня стук топора…
Вчера барин и барыня провели почти весь день в Лувье… Барин виделся со своим поверенным, барыня со своей портнихой… Что это за портниха!..
Я воспользовалась этим моментом передышки, чтобы отдать визит Розе, которую я не видала с того злополучного воскресения… И имела удовольствие познакомиться с капитаном Можером… Чучело, каких мало, скажу вам. Представьте себе голову карпа с длинной седоватой бородой и усами… Сухой, нервный, подвижной, он ни секунды не сидит на месте, все время работает, то в саду, то в маленькой комнате, где столярничает, напевая походные песенки, и подражая сигнальному рожку…
Сад очень хорош; он разделен на квадратные клумбы, где растут редкие цветы, которые теперь можно встретить лишь в старинных усадьбах или у очень старых священников…
Когда я пришла, Роза, комфортабельно усевшись в тени акаций перед садовым столом, на котором стояла корзинка с ее работой, чинила чулки, а капитан, в старой полицейской фуражке, нагнувшись поправлял поливальную кишку, которая накануне испортилась.
Меня встретили очень любезно, и Роза тотчас приказала мальчугану, половшему грядку королевских маргариток, принести бутылку ореховки и стаканы.