«Тебе понравится дорога в карибский рай…»
Я не отвечал на провокации, делая вид, что не понимаю, что говорит охранник. Другие заключенные рассказали мне, что они тоже подверглись таким унижениям, но им повезло больше, потому что они не знали английского.
С меня сняли тапочки и вместо них дали какие-то китайские кроссовки. На глаза надели уродливые толстые очки, которые привязали к моей голове. Они очень напоминали очки для плавания. Чтобы понять ту боль, попробуйте обернуть такие очки вокруг руки и походите так несколько часов. Я уверен, вы не выдержите и снимите их. А теперь представьте, что вы обернули эти очки вокруг своей головы и проходили так больше 40 часов. В заключение мне за ухо прилепили какую-то клейкую подушечку.
Иногда во время процедуры нам проводили осмотр всех отверстий тела, на потеху охранникам. Я возненавидел тот день, когда начал пополнять свой скудный английский словарный запас. В таких ситуациях намного лучше не понимать вообще ни слова. Большинство заключенных не говорили об этом осмотре и очень сильно злились, когда кто-то начинал говорить об этом. Лично мне не было стыдно, я думаю, что те, кто проводил подобные осмотры без какой-либо адекватной на это причины, должны стыдиться самих себя.
Я был уставшим, расстроенным, голодным… и все остальные плохие прилагательные в словаре. Я уверен, что был не один такой. Нам выдали новые пластиковые браслеты с номерами. Мой номер оказался 760, а следующий за мной, 761, был Ибрагим. Можно сказать, что моя группа была семисотой серией[14].
Ибрагим несколько раз воспользовался уборной, а я старался обойтись без нее. Наконец я тоже пошел. Это было примерно в два часа дня.
— Ты любишь музыку? — спросил меня сопровождающий, когда мы остались одни.
— Да, конечно!
— Какую музыку?
— Хорошую!
— Рок-н-ролл? Кантри?
Я не был знаком с этими словами. Обычно я слушал немецкое радио с разной западной музыкой, но я не мог сказать, как какой вид назывался.
— Любую хорошую музыку, — ответил я.
Эта приятная беседа продолжилась тем, что он снял с меня мешок, чтобы я мог сделать дела. Это было нелегко, так как все мое тело было в цепях. Охранник осторожно посадил меня на скамью и приказал ждать в течение следующих нескольких часов. На следующие 48 часов нам запретили молиться.
Около четырех часов дня началась перевозка в аэропорт. К тому моменту я уже был живым трупом. Ноги не держали меня, позже охранникам придется тащить меня всю дорогу от Баграма до Гуантанамо.
Нас погрузили в грузовик, который доставил до аэропорта. Это заняло от пяти до десяти минут. Я был счастлив каждому движению, просто чтобы иметь возможность размять тело, так как боль в спине просто убивала меня. В грузовике мы сидели плечом к плечу. К сожалению, меня посадили лицом к задней части грузовика, поэтому меня немного тошнило. Охранники кричали на нас: «Никаких разговоров!» Я не знаю, сколько в грузовике было людей; все, что я знаю, это то, что справа от меня сидел один заключенный, слева — другой, а к спине прижимался третий. Всегда приятно ощущать тепло своих товарищей, странным образом это меня успокаивало.
Было очевидно, что мы прибыли в аэропорт, когда через наушники начал проникать звук авиационных двигателей. Грузовик сдавал назад, пока не подъехал вплотную к самолету. Охранники начали кричать на языке, который я не смог опознать. Я стал слышать звук, с каким тела бьются о пол. Два охранника хватали заключенных по очереди и бросали их другим двум охранникам на самолете. Те, кто кидали, кричали «код». Те, кто ловили, кричали в ответ, подтверждая прием посылки. Когда пришла моя очередь, двое охранников взяли меня за руки и за ноги и швырнули меня в сторону принимающей команды. Не помню, ударился я о пол или охранники поймали меня. Я перестал что-либо чувствовать, поэтому это не имело никакого значения.
Другая команда внутри самолета схватила меня и привязала к маленькому прямому сиденью. Ремень был такой тугой, что я не мог дышать. Я ударился о кондиционер, и один из охранников закричал: «Не двигаться. Не разговаривать!». Я не знал, как сказать «тугой» на английском. Я начал звать: «Охрана, охрана, ремень…» Никто не пришел мне на помощь. Я задыхался. Рот и нос мне закрывала маска, вдобавок на голове был мешок, не говоря уже о тугом ремне. Дышать было невозможно. Я продолжал говорить: «Охрана, сэр, я не могу дышать!.. Охрана, СЭР, пожалуйста». Но, казалось, будто мои просьбы о помощи затерялись в огромной пустыне.