Итак, мамино повествование: «Я, сокровище мое, конечно, помоложе создателей этих самых шедевров. Оно и хорошо. Значит, могу сказать не от лица вдохновителей, а от лица потребителей культурного продукта. Мы, кому сейчас хорошо за сорок — мы ведь на этих «шедеврах» выросли. И никаких альтернатив не имели. Ну не считать же серьезной конкуренцией нашему кино те огрызки, которые доставались обычному человеку по милости трудолюбивых советских идеологов? Каждый банальный, дешевый боевичок, каждая нехитрая комедия были на счету. На новые фильмы ходила вся страна просто потому, что они новые! Ты даже не представляешь, чем мы с подружками занимались, встретившись в свободное от полезной, гм, деятельности время! Мы шли к афишке — в каждом квартале, на каждой остановке стояли такие стенды с пожелтелыми списками московских кинотеатров и с расписанным недельным репертуаром — просматривали ее всю, выбирали какое-нибудь заведение, где показывали нечто подходящее. Их все больше в честь городов называли. И непременно нападали на что-нибудь с диким именем навроде «Быкоборска». Потом смотрели адрес. Окраина! Такси не ходют, в трамвай не содют. И ведь ехали черт знает куда, чтобы только посмотреть любимый или самоновейший опус советского или несоветского кинематографа. Видак был явлением экзотическим и почти запретным. Когда я училась в школе, у нас ничего подобного в доме отродясь не водилось. Но я — не о бесправном детстве, прошедшем в тростниковой хижине, я — о пристрастиях.
Вроде бы мне полагается быть киноманкой, пристрастной к старым фильмам. Практически весь мой досуг занимали кино и книги. Ты знаешь, только перед телевизором с книжкой на пузе я могу познать нирвану. Но! Но. Сейчас я выбираю и книжку, и фильм. А вот тогда я ничего не выбирала, а проглатывала все, что давали. Особых разносолов, как понимаешь, не было. Наши киностудии выдавали десятка полтора фильмов в год — по одной премьере на каждый месяц и по две — на новогодние праздники. По сравнению с темпами Запада, который сотнями выбрасывал на рынок киноленты всех стилей и жанров — это, конечно, был хронический запор, осложненный анемией и анорексией. Понимаешь? Средства и продукт должны оборачиваться! Потому что основа жизни — движение! Все с этим соглашаются — вчуже, но никто не хочет применять на практике. Даже я. Потому что хлопотно очень.
Вот, и философы, твердящие: ничто не вечно, жизнь есть круговорот, статика есть смерть, все течет, все меняется, и мы меняемся вместе со всем и вся — даже они готовы употребить описанные правила на чьей угодно практике, но не на своей личной, индивидуально-философской. В общем, дочь моя, человек постепенно теряет способность к изменчивости. Страшно меняться! Нам бы вылезти из сумасшедшего потока времени на бережок и просидеть под кустиком лет сто, наслаждаясь покоем и тишиной. Хорошо! А главное — сухо… Ну, и душеньку хочется потешить — разными приятными воспоминаниями времен пятидесятых-шестидесятых-семидесятых. Благо сейчас фильмы и песни из золотой, серебряной, платиновой и прочей повышенно драгоценной серии так и пестрят на экране, так и пестрят. Мы их воспринимаем не как фильмы или песни, мы их воспринимаем как знак. Ты, заяц, знаешь, до чего мне не нравятся «Подмосковные вечера». Не терплю я эту лирику про косую милую на берегу заболоченной речки. Но если в какой-нибудь индийской или латиноамериканской глухомани, в ресторанчике с живой музыкой неожиданно зазвучит проклятущее «Не слышны в саду даже шо-ро-хи!» — а оно зазвучит, едва только официант узнает, что мы из России — я не стану а-ля дискобол метать в метрдотеля местные бурритос и паратху. Ведь это не песня — это знак. Символ уважения к стране. Буду сидеть и давиться блюдом с вынужденной улыбкой на добром-предобром лице.
Почему, спрашивается? Все просто. Я-то уже знаю разницу между символом эпохи и просто опусом. И когда при мне заводят разговоры типа «Какой подъем культуры, какие мастера, какие шедевры!» — я вижу, что под этим следует понимать. «Эх, золотое было времечко! Когда мы были молодыми… Фонтаны били, розы цвели, печень не болела, а почки если и набухали, то не в том смысле». Если станешь критиковать — на тебя ополчатся, как на святотатца. Ты ведь не фильмы-песни по косточкам разбираешь — ты на святое покушаешься! На светлые воспоминания о здоровой пищеварительной системе и о прочих системах, не менее здоровых, о коих неприлично упоминать при дамах. Старшее поколение ужасно не любит, когда на их «золотых времечках» ищут пробу.
Вот почему несколько… ну… расхолаживает, что ли, реакция молодого поколения. По крайней мере, таких, как ты, сердитых молодых… девиц: вам, увы, не греют душу знаковые старые фильмы и полувековой давности песенные хиты. Вы, детишки, как-то вежливо-невнимательно слушаете предков, когда те хором «заспивають»: «Вот кто-то с горочки спустился», вяло улыбаетесь при повторах «Кабачка «13 стульев», без пиетета смотрите какую-нибудь «Калину красную», и кажется, вот-вот в комнате прозвучит тихое, но внятное: «Отстой!» Чтобы добиться не понимания, но почитания, мы упираем на символический аспект: мол, не твоего сопливого носа, малыш, дело таких матерых человечищ судить! Они выразили, отразили и отобразили нечто огромное и историческое. Эо, брат, эпоха! А дети, вырастая из возраста негативизма, потихоньку привыкают и проникаются. Да, мол, родные, ушедшая эпоха глядит на потомков с экрана глазами Женечки Лукашина и Нади, как ее там… Неважно. «Ирония судьбы» — симптом надвигающегося новогоднего похмелья и неизбежной желудочной колики. Но любим мы ее не только за это! Хотя насчет любви… Не все так бесспорно. Особенно там, где любовное притяжение подменяется привыканием и ностальгией.
И дабы нас, упаси господи, не разубедили в нашем привычном обожании изрядно потускневших застойных хитов, мы боремся всеми средствами и про ваше современное, «хитовое и клевое», слова доброго не вымолвим. Да еще противопоставим свое, незабвенное и неоспоримое. И сделаем вывод, что ваше «сегодня» и наше «вчера» даже сравнивать смешно. В разных они, так сказать, весовых категориях. Но, всласть позудев про оскудение земли русской талантами и духовностью, ненароком задумаешься: а так ли хотелось нам, юнцам и юницам, лет — цать тому назад слушать этих, с позволения сказать, соловьев на бесптичье?
Конечно, конкуренции у соловьев не было. Чувствительные натуры, которым сегодня хватает любовных романов и душещипательных сериалов, активно причащались чему есть, не разбирая вкуса. Как-то не приходило в голову, что для сознательного выбора — эстетики, жанра, идей — надо созреть не только художнику, но и человеку из публики. Вот примитивный аналог: есть надо оттого, что это нужно организму, а не оттого, что видишь, как в холодильнике без дела колбаса лежит, скучает. Преждевременно слопанный десерт отбивает аппетит — это знают все мамы юных сладкоежек. Но с нами десятилетиями поступали, будто с анемичным отпрыском, у которого вовсе аппетита нет: смотри, деточка, какая тетенька! Как она поет умильно, приложив ручку к щечке! Ну еще ложечку родной культуры — за маму, за папу, за мировую революцию. Нас перекормили. И вот наступило, как бы это поделикатнее, расстройство восприятия.
Я помню: в конце восьмидесятых я сама жалела, что «Следствие ведут знатоки» больше не показывают, и тем более не снимают. Ах, этот обаяшка Томин, элегантный Знаменский, умница Кибрит! Как это было близко, интересно, знакомо, не то что разная там «Полицейская академия»! Вот и дождалась — сериал повторили. И что я узрела на экране? Жуткую лысоватую особь мужского пола в страшненьком буром костюме, розовой рубашке и галстуке в капочку. То был Пал Палыч Знаменский. Рядом суетился, неумно остря и читая мораль одновременно, носастый мужчинка, занятый перманентным соблазнением нелепо одетой и жутко причесанной немолодой тетеньки, в которых я с недоумением узнала Томина и Кибрит соответственно. На всем лежал сизый нездоровый отсвет — плохая пленка и дурной оператор. Преступные персонажи только тем и были виноваты, что все как один мечтали жить по-человечески, а не по-советски. А когда Знаменский под конец каждой серии разъяснял обвиняемому, что жрать тому баланду до скончания века, мне, вполне воспитанной даме с университетским образованием, вчуже хотелось распустить пальцы веером и отрезать стражу порядка без околичностей: «Засохни, гнида!» Мир вокруг с дидактикой «Знатоков»… как бы это выразиться? Не состыковывался, что ли. Так же, как не стыкуются в космосе неисправные корабли.