Похоже, ИП поверил, но у него явно остались еще вопросы.
– Давай встретимся вечером и сходим куда-нибудь, – предложила я, – а сейчас мне пора!
– Я позвоню, – пообещал он.
Я уже хотела уйти, но ИП вдруг спросил:
– Ты ведь его больше не любишь?
Уточнять «кого» не имело смысла. Я фыркнула.
– Прошло больше двух лет. Ты смеешься? Мне сейчас не до смеха!
Он удовлетворенно кивнул и, легко коснувшись губами моей щеки, шепнул:
– До вечера.
Мне повезло, что ИП не скандалист. Другой бы на его месте мог попить мне крови из-за этого дневника. Ведь моя оплошность поставила и его в неловкое положение, все теперь будут обсуждать меня и мою любовь к Л. и посмеиваться над ИП. У рассекреченных личных дневников нет срока давности. ИП пока об этом не знает. Но это ничего, когда на нас обрушится лавина насмешек, я уже что-нибудь придумаю. Эта рыжая еще пожалеет, что прикатила из своей деревни! Больше скрываться я не стану, я размажу ее по каждой стене этой несчастной гимназии.
О, какие сцены расправы рисовал мой воспламененный мозг. Посадить на электрический стул было меньшим, что я хотела с ней сделать. Я выстроила целый план по уничтожению. Вечером пришлось отвлечься, вывести на прогулку ИП и сходить поесть спагетти в итальянский ресторанчик. Хоть лапши в моей жизни и без того хватало на ушах абсолютно всех людей, окружающих меня. Свою ложь я всегда оправдывала тем, что иду к цели, а на пути к ней все средства хороши. Я была убеждена, достигнув цели, мне больше не понадобится ни ложь, ни интриги, ничего, только Л., один он.
На следующий день мне очень хотелось взять еще передышку и не идти в школу, я даже сказала об этом маме, но она мудро заметила:
«Чем дольше прячешься от сложностей, тем они становятся больше!»
Я пошла на уроки и вела себя как ни в чем не бывало, а вот моя соперница не пришла. ПМ бегала за мной хвостом и требовала, чтобы я извинилась за «пушечное мясо». А одна из одноклассниц, с которой я общалась, когда еще не встречалась с Л., подошла и сказала:
«Я думала, мы были подругами, а ты обо мне в своем дневнике ни слова не написала! Я так мало значила для тебя?»
Ничего она для меня не значила. Но я сказала: «Какие глупости! Это ведь лишь малая часть моих дневников… в предыдущих частях тебя очень много!» Она была счастлива, а мне что – жалко? Соврать для красоты – меньшее из зол.
Я отсидела два урока и ушла. Сказать, что я была раздосадована отсутствием С., это не сказать ничего. Я дошла пешком до ее дома. Сама не знаю зачем. Вряд ли было бы уместно явиться к ней в гости и сказать, что я готова ее убить и сил ждать до завтра просто нет.
Но, потоптавшись у ее парадной, я решила пройтись мимо дома Л. Как будто я смогла бы издали, увидев его на балконе, понять, знает ли он, что я сделала его подруге, и читал ли он мой дневник. Смешно. И я смешна, наверно.
Когда я вышла из-за угла дома, я увидела их! Л. и С. сидели на скамейке и ели бутерброды. Я даже не сразу спряталась за угол, стояла, взирая на них, не в силах пошевелиться. Л. был таким живым и счастливым, он улыбался и смеялся. Рядом со скамейкой лежали костыли.
Я попятилась и скрылась за угол дома, где так и стояла несколько часов, прижав руки к груди, боясь, что стук моего громыхающего сердца спугнет этих двоих. У меня текли слезы счастья, которые я даже не трудилось вытирать. То и дело я выглядывала из-за угла дома в страхе, что мираж растает, но он все не таял.
Я смирилась, что наша с Л. жизнь будет трудной и лишенной выходов на улицу. Потому что знала, он ни за что не позволит вывозить его на инвалидном кресле. С. удалось то, на что я даже не смела надеяться. И моя ненависть в сердце, точно огромная башня, которую я с таким старанием выстраивала, рухнула, превратившись в пепел, развеянный ветром. В ту секунду, стоя за домом и подглядывая за парочкой, во мне не было ревности и злости, было лишь кружившее голову счастье.
К девчонке, еще вчера разбившей мою жизнь, я испытывала всепоглощающее чувство благодарности. Где-то на задворках сознания я уже знала, я верну Л., а сейчас я полностью признавала право С. на него. Она за считаные дни сделала для него больше, чем я за все эти годы. Как бы ни горько это было признавать.
Л. и С. после встречи с его мамой, которая была потрясена не меньше меня, увидев сына на улице, пошли к С.
Я незаметно проводила их до парадной. Как же мне хотелось быть рядом, чтобы Л. мог опереться на мое плечо, но он не позволил себе помочь даже С.