И лишь одна женщина сидела как бы особняком, подальше от общих забот и суетливости. Немного полная и с добрыми глазами, она ласково гладила по золотистым непокорным волосикам маленькую девочку лет восьми и, пытливо заглядывая в ее удивительно бездонные синие глазки, старалась поддерживать своими сказками выражение настойчивого интереса на лице своей маленькой дочурки.
- А ты как думаешь, Аргис? Должен ли был мудрый вождь убивать красавицу-колдунью? Ту, что своими проклятиями причинила много зла его родным, и заставила страдать и окаменеть его сердце, осушив навеки его гордый взор от слез? – задала женщина вопрос своей дочери после того, как закончила очередную длинную сказку.
- Должен, должен! Она была злая! – невероятно серьезно для своего возраста воскликнула Аргис. – Смерть врагам и власть справедливости!
Мать погладила ее по руке и кивнула.
- Правильно, моя милая, правильно. Ты произнесла девиз нашего племени. Всегда, пожалуйста, помни о нем. Если враг не настоящий, то он не должен погибнуть. Помни девиз, Аргис.
Аргис кивнула и напряглась.
Совсем неожиданно на нее нахлынуло какое-то безотчетное чувство, чувство глубокого знания истинной справедливости. Она прониклась мудрыми словами племени, ей показалось, что они вросли в ее тело: кожу, голову, руки и мысли.
- Я люблю этот девиз, мама, - дрожащим от испытываемого волнения голосом произнесла девочка и попросила мать поведать еще какую-нибудь сказку.
Вскоре наступила ночь: небо из багрового стало темно-багровым. Все звуки утихли. Лагерь уснул. Также вместе с ним уснули на старой осеровской подстилке и мать с дочерью. Аргис спала с застывшей детской улыбкой на губах, ничто ее не заботило и ничто еще не пугало в этом чудесном мире, поворачивающемся все это время пока к ней только своей хорошей стороной. В какую гримасу боли и ужаса должна была преобразиться ее улыбка при пробуждении она еще даже и не знала!
Солнце белым неприглядным пятном вставало на горизонте. Небо порозовело, облака напоминали пушистую розовую шерсть, которую хотелось потрогать. Но вот внезапно громкие злобные и визгливые крики нарушили утреннее сонное спокойствие лагеря кочевников.
- Ая-я-я-яй! – кричали нападающие, мчавшиеся на осероподобных короткошерстных скакунах. Этим летним утром они ворвались в лагерь и стали уничтожать или изгонять подростков и взрослых членов племени, наводя на всех панику. Крики, стоны умирающих изрубленных женщин… Яростный рык мужчин… Плач детей, из которых в плен брали только маленьких… Вырваться и выжить не было возможности. Лагерь окружили. Люди в нем метались и дрались. С кем?! С воинами народа а́ллисов, с теми, кто с детства был приучен к смерти! С женщинами. Они специально выступили в этот поход ради притока к народу аллисов свежей молодой крови. Выглядели женщины необычно. Натренированные, мускулистые, крупные, с обветренной кожей и в одежде из жесткой ткани, эти воительницы мчались на своих скакунах и безжалостно убивали. В холодных глазах грозных посланниц смерти нельзя было прочитать ничего, они были безжизненны и спокойны, словно космический вакуум. Так на мир смотрят только фанатики… На их головах сверкали золотые обручи, на которых было отчеканено четкое изображение красивой гордой львицы в обрамлении звезд, гневно задравшей свою крупную когтистую лапу. Это был священный символ прекрасной Великой Амалтасу́нты, единственной богини аллисов.
- Во имя Амалтасунты! – кричала их златоволосая предводительница с точеным лицом, занося свой меч над головой. – Смерть им! Смерть презренным дикарям!
Воительницы в бешеной скачке, крича и улюлюкая, разили своими мечами женщин и мужчин. Последние являлись единственными, кто мог оказать какое-то сопротивление, хотя и были все же застигнуты врасплох. Предводительница яростно хлестала всех длинным кнутом и мастерски душила веревкой, смазанной жиром. Вдруг эта фурия обратила свое пристальное смертоносное внимание на черноволосого и высокорослого мужчину, чья талия напоминала небольшой толстый бочонок. Он смело и небезуспешно отражал напор других мегер, ему даже удалось отобрать у кого-то из них меч. Но внезапно его толстую шею обхватила ловко брошенная предводительницей веревка, он не смог устоять на ногах, и женщина протащила его тело по земле. Человек перед тем как упасть издал жалобный крик, меч непроизвольно выпал из рук, которые неудачно попытались ослабить тонкую веревку, жестко режущую горло. Сил оставалось ужасно мало. Глаза мужчины выкатились из орбит, казалось, что это были не просто карие глаза, а два маленьких бессмысленных коричневых шара. Горло совсем посинело, а изо рта вывалился язык, неправдоподобно красный для такого бледного лица. Мужчина задрожал, задергался в конвульсиях, словно какой-то червяк, и умер. Удавился. Воительница исторгнула радостный победный крик, перерезала ножом веревку и помчалась дальше. Самым ужасным было то, что свидетелями свирепых смертей оказались невинные и наивные дети, в то числе и маленькая синеокая девочка, ребенок. До этого она без толку пыталась докричаться, разбудить мать, неподвижно застывшую и все еще теплую женщину с пронзенным острым ножом горлом и лицом, выражавшим недоумение.