- Мама! Мама! Очнись, - кричала Аргис, не слыша и не видя ничего вокруг, кроме этого родного близкого, но уже совсем мертвого тела. Женщина лежала тихо и не отвечала на мольбы любимой дочки. Когда, наконец, девочка подняла голову и увидела (так близко!) еще одну смерть (смерть черноволосого мужчины), она уже этого не выдержала и, несмотря на то, что считала себя большой, заплакала. Тоненькими прозрачными струйками сбегали слезинки по ее румяным, словно спелые яблоки, щечкам, а на лице, очень похожем на материнское, застыло почти то же самое выражение. Страх, недоумение и непонимание жестокости мира, столь ласкового и прекрасного вчера, и столь ужасного сейчас, в эту минуту.
- Ах, вот ты где, детка, - воркующим, притворно мягким голоском сказала одна из женщин с золотым обручем. – Иди сюда. Присоединяйся к нам.
Аргис взяли за руку и подвели к группке девочек, согнанных со всего лагеря. Мальчики находились рядом, но в другой отдельной группы.
- Хотите быть такими сильными, как мы, дети? – спросила одна из них и продолжила: - Станете. Для этого и были убиты ваши родители. Они не нужны вам. Мы сами будем воспитывать вас. Вы станете великими воинами.
- Но я не хочу. Я хочу к маме! – громко всхлипнув, выкрикнула одна из девочек и захотела вырваться и убежать. Сильная рука цепко схватила ее за плечо, и женщина твердо продолжила доносить до всех правду об их дальнейшей жизни.
- Ты не пойдешь к маме. Ты станешь воином. Воином Амалтасу́нты. Твоя мама умерла, а тебя мы вытащили из варварского, дикого состояния. Ты будешь благодарна потом великой богине за это.
Женщина протянула девочке золотую статуэтку львицы и насильно заставила ту наклониться и поцеловать ее. Затем прошлась мимо остальных детей и также принудила их поцеловать статуэтку. Она приговаривала:
- Молитесь Амалтасунте! Она позаботится о ваших мамах и папах, о вас самих. Молитесь ей.
Вскоре лагерь окончательно притих. Притих потому, что его наполнили мертвецы. Большинство членов племени погибло… и лишь немногим все-таки удалось убежать в леса. Тех воительниц, которые пали в этом бою, похоронили полагающимся почетным образом: их тела сожгли на специально разложенных для этой цели кострах. Пока их молодые тела обугливались, и огонь, яростно шипя, треща, догорал, остальные мертвецы так и продолжали безмолвно и сиротливо лежать, оказавшись прекрасным угощением для хищных птиц. Не веря, все еще не желая верить во все случившееся, Аргис смотрела не отрываясь на неподвижное тело ее ласковой, кроткой матери (оно лежало совсем близко) и, как и большинство детей в группе, плакала. Всех девочек и мальчиков согнали поплотнее в кучу и, связав общей веревкой, повели куда-то, в неизвестность. Аргис всхлипывала и то и дело оборачивалась назад пока лагерь («лагерь смерти», как окрестила его Аргис про себя) не скрылся из виду.
- Я буду всегда помнить девиз племени так же хорошо, как и тебя, мама, - тихо прошептала Аргис. Затем она начала молиться Амалтасунте, вняв настойчивым уговорам женщин.
* * *
Не всегда, но чаще всего, те женщина, в которых текла кровь великого и культурного народа а́ллисов, были бесплодны. Поэтому аллисы нередко нападали на другие племена, менее развитые. Они с самого детства воспитывали из захваченных в плен девочек жестоких воительниц, в чью задачу входило добывать чужое потомство, чтобы народ не зачах и не выродился. Пленных же мальчиков приучали к мирной деятельности. К ремеслам, например.
Из Аргис вырастили жестокого воина. Она разучилась бояться и сожалеть. Девушка считала, что на все существует божественная воля Амалтасунты. Она не раз видела кровь… и даже родная мать была для девушки одной из туманных страдающих теней прошлого. В ее голове та почти сливалась со многими другими жертвами народа а́ллисов, служащего богине.