Политическая игра, затеянная милордом и его кровным братом — принцем Дэниэлем, одновременно навязала мне новые правила жизни и лишила старых желаний. Я не могла ответить милорду «да» и дело было не только в том, кто должен править, даже не в том, кто сумеет победить или выжить в этой игре. За моим «да» были жизни самых близких мне людей, ставших для меня семьей в другом мире, и жизни воинов, преданных и верных принцу Дэниэлю, — правителю огромной и прекрасной страны, ставшей моей родиной на целых пятнадцать лет. Дэниэль готов был бороться с милордом и его армией до самого конца, и я не могла предать ни его, ни саму себя…
Все было очень и очень сложно, так что неудивительно, что у нас обоих в один прекрасный день просто сдали нервы. Меня захотели не просто убить, а уничтожить, как личность. Я захотела сбежать, не в силах побороть свой страх, и в итоге вернулась в свой мир, подтвердив странное пророчество о своей неуязвимости, в которое никогда не верила, потому что я смертна, как и все на земле.
Прижимаясь к груди милорда, слушая биение его сердца, я думала о том, как прекратится биение моего собственного сердца. И мне кажется сейчас, что я смирилась с дальнейшей судьбой именно там — на ступенях бесконечной лестницы, ведущей во тьму, которая была так близка моему сердцу…
В далеком прошлом наши отношения с милордом почти уничтожили меня, и мысли мои наполнялись тьмой, затаившейся в глазах милорда. Я причиняла боль и несла смерть, но я не могла позволить бездне снова овладеть собой. Вот почему я ничего не ответила на его предложение, и ступеньки снова замелькали перед моими глазами, уже различавшими их в этой кромешной темноте.
Лестница неожиданно закончилась и мы остановились перед огромной и массивной деревянной дверью. Если в ад ведет какая-то дверь, то она наверняка похожа на ту, что я видела. Мой разум еще не понимал, почему я так неспокойна, но сердце уже знало — оно такое зоркое и всегда знает все. Милорд открыл эту дверь и пропустил меня вперед, как джентльмен, и как тюремщик.
Яркий свет ослепил меня на какое-то мгновение, но затем снова метнулся в комнату, словно испугавшись чего-то, и равномерно растекся по стенам и потолку. Воздух, прокравшийся за нами, облетел горящие факелы, словно проверял их, и закончил свой полет вместе со стуком захлопнувшейся двери. И в ту же секунду боль вошла в меня и растворилась в каждой молекуле моего организма, затопив мозг и сердце своим ядом, придавшим мгновенную слабость всему телу и каждой отдельной мышце.
Я не упала только потому, что уже знала, кого увижу в подземелье, — достаточно было простого намека милорда. Подсознание подготовило разум, а мои чувства прислушались к его голосу. И все же я была не готова:
— Алекс… — Я выдохнула его имя вместе с частичкой собственной жизни, любви и боли. Я почти застонала от безысходности. Вариантов не было, никакого выбора, и обреченность уже победила.
Почти не думая, даже не понимая, что признаюсь, я прошептала в окружающее пространство единственное слово, адресованное одному человеку:
— Как?… — Мой собственный голос дрогнул и я осеклась, почти мгновенно сообразив, что совершаю ошибку. Но контролировать чувства настолько не могла даже я.
— Как я узнал? Ты звала его, когда думала, что умираешь, и небеса не смогли скрыть этого от меня. — Голос милорда тоже не отличался радостью…
Я плохо помнила свое возвращение домой в родной мир — только жгучую боль, когда воздух проник в рану; собственное изумление; глаза моего убийцы, полные боли; страх перед смертью, который победил все эмоции. Но я помнила, как звезды обрушились на меня, и мелькнувшую на мгновение мысль, что Алексу их не остановить.
Затем я провалилась в темноту и долго падала в ней, не ощущая ни боли, ни любви — ничего, кроме желания выжить. Я словно заснула, а потом проснулась на снегу на том самом месте, откуда когда-то милорд забрал меня в собственный мир.
Жизнь утекала из меня вместе с кровью, стремившейся покинуть мое тело, но старый знакомый хирург, живущий в доме напротив, залатал мои «порезы». И я купила его молчание единственной дорогой вещью в своем гардеробе — кинжалом, подаренным близким другом. Ирония нашей жизни — одно и то же оружие убивает и одновременно спасает, защищает, подкупает, служит знаком благодарности и даже доверия.
Провалявшись в постели несколько дней с температурой, и еще пару недель с огромной слабостью, я просто подвела черту под пятнадцатью прожитыми годами и продолжила жить дальше. Было бы нелепо утверждать, что тебе почти сорок, если только вчера исполнилось двадцать пять земных лет.