Подтверждались худшие его опасения в «Вольфшанце» [11] каким-то образом пронюхали, что удар будет нанесен по флангам, и немецкий генералитет противопоставил этому плану клещевого охвата не менее смелый контрплан. Контуры его все явственней проступали в разбросанных на последних страницах скупых упоминаниях о мерах дезинформации, предпринятых по инициативе Кляйвиста.
Да, да, сомнений больше не было. Сосредоточив на флангах огромные силы, противник готовился потопить наступление в крови и перейти в контрнаступление. Могло произойти то же самое, что прошлым летом, когда наступавшая на Харьков армия наткнулась на гитлеровские резервы и попала в окружение…
Все ясно. Потому и не кричат фашисты о «неприступности» этого плацдарма, ждут — пусть русский медведь ринется очертя голову в капкан.
Грета деревянно стояла у его стула — олицетворение исполненного долга — и только вздрагивала при каждом щелчке фотоаппарата.
— Прошу простить, — нарушил тишину почтительный голос за дверью, — звонил ваш отец. Я сказал, у вас гость. Штандартенфюрер выезжает домой.
…Уже? Пора поднимать паруса…
— Положить дневник, где лежал. И ни слова господину Кляйвисту. — Он собрал в бумажку табачный пепел. — Вы поняли? Ни слова!
— Стойте! — вдруг истерично закричала Грета и преградила ему путь к двери. — Вы досмотрите дневник с папой!
— Ну что ж, — пожал плечами Ленц и опустился на стул, — значит секретность моей миссии будет нарушена. Но, предупреждаю, соответствующие инстанции узнают, по чьей вине…
Грета закрыла лицо руками и отошла от двери.
Он не спеша поднялся, спрятал фотоаппарат в сумку.
— Благодарю, фрейлейн. — И выходя, бросил с едва уловимым презрением. — Вы достойны своего фатерлянда.
Крикнув часовым, чтобы гостя выпустили, Грета отнесла дневник в отцовский кабинет, вернулась в свою комнату, заперлась на ключ и, не раздеваясь, легла, уткнувшись лицом в подушку. Она не в силах была вернуться в госпиталь — работать, говорить, видеть людей. Но еще тягостней было лежать и прислушиваться, не хрустит ли за окном гравий…
— Девочка, ты спишь? — послышались в коридоре быстрые, легкие шаги отца.
Грета закуталась с головой в простыню, она не могла его видеть, не могла, не могла…
— Кто у тебя сейчас был? — лязгнула ручка двери.
— Так… один поклонник…
— Это он вызывал тебя от моего имени из госпиталя?… Почему ты молчишь?… Гретхен!
Ей хотелось кинуться к нему, кричать, забыв о долге, обо всем: «Папа, беги! Они расстреляют тебя, беги!» Но она молчала. Ведь тот приказал: ни слова.
…Молчать. Во имя фюрера, фатерлянда — молчать.
…Ушел. Я заперла сейф? Кажется. Он ничего не узнает. И завтра его заберут. И она лишится отца, как лишилась уже матери. Боже мой…
Ручка двери с силой задергалась.
— Грета, ты открывала сейф? Почему мой дневник лежит не в том отделении, в котором я его оставил? Грета!
Не выдержав, дочь штандартенфюрера разрыдалась…
Один
— Собственного папашу продала? — Шурин рот смешно округлился. — Ну и ну! Воспитали на свою голову!
— Потом, потом, — прервал Ленц расспросы. — У своих наговоримся. — Он вытащил из фотоаппарата кассету с заснятой пленкой. — Зашей в пальто. Быстро!
— Уходим?! — ее глаза заискрились. — Вместе, да?
Он зачем-то открыл и закрыл дверцу буфета и повернулся к девушке спиной.
— Видишь ли, Шуринька, среди прочего я наткнулся в дневнике на запись о какой-то антифашистской группе, появившейся в войсках гарнизона…
— Ну и что?
— Ищейки Кляйвиста напали на ее след. И руководителя знают — электрик передвижного фронтового театра Франц Зах…
— Но… но, Петер Фридрихович, не можете же вы помчаться искать этого человека ночью! А пока утро, пока найдете, предупредите. А ну как немка тем временем очухается и папуле повинится?
Он с силой вдавил носком сапога подгнившую половицу.
— Вот и я себе говорю…
— Эх, знать бы мне «шпрехензи дойч», — виновато смотрела ему в спину девушка. — Если б и сцапали — хоть не велика потеря.
— Шуринька, я боюсь совершить глупость. Не имею права на рожон переть, все-таки нужен еще… И не могу, понимаешь, не могу я уйти, плюнув на этих бедолаг! — Он обернулся, больно стиснул ее плечи. — Как мне быть? А, зяблик?…
— Надо идти! — сердито воскликнула девушка.
— Ладно, — сдался он. — Собираемся.