Ленц оцепенел. Перед ним была Шура…
— Что такое, Цоглих? — штандартенфюрер попытался загородить Ленца. — Я еще занят, не видите?
— Извините, шеф, мне показалось, вы вызвали следующих.
— Ах да! — Кляйвист обнаружил, что шкатулка была нечаянно опущена на кнопку вызова. — Вон их, вон, в следовательский. Некогда мне заниматься мелкой рыбешкой.
Эсэсовцы вывели партизана. Девушка, как завороженная, смотрела на застывшего Ленца.
— Петер Фридрихович…
— Если не ошибаюсь, ваша хозяйка? Представьте, оказалась в связи с партизанами. — Кляйвист погрозил разведчику длинным пальцем. — Смотрите, как бы теперь я на вас не донес. За потерю бдительности! — И невесело рассмеялся. — Но что с вами? — заботливо осведомился он. — Цоглих, я же просил отвести преступников в следовательский! — И когда адъютант вывел Шуру, заговорщически шепнул. — Боитесь, он догадался о нашей сделке? Чепуха, я объясню ему, что перекупил у вас ценную русскую икону, договорились?
Он помог Ленцу подняться, вывел в приемную и дружески пожал руку.
— Рад, рад, что мы пришли к взаимному соглашению. Эй, Цоглих, подождите! Мою машину господину Ленцу.
Комкая в кармане денежные купюры, разведчик прошел мимо рвущегося из рук эсэсовца партизана, мимо широко раскрытых, почерневших от ужаса Шуриных глаз и побрел по коридору, не оглядываясь.
…Не мог же Кляйвист, в самом деле, поверить, что я — сотрудник абвера.
И Шура-Шуринька…
Казнь
Послеполуденный зной мало-помалу спадал, но в сарае было по-прежнему нестерпимо душно.
Бородатый стоял на коленях у стены и, упершись широкими, как лопаты, ладонями в трухлявые доски, тоскливо наблюдал в щель за тем, как деревенские полицаи, понукаемые эсэсманом, прилаживают, не торопясь, три петли на широком дубе.
— Да ты поплачь, девонька, не стесняйся, — прошепелявил Шуре старик. Он сидел, подобрав корявые босые ноги, и жевал черный сухарь. — Поплачь, оно чуток и полегшает.
А Шуре никак не удавалось заплакать. Она лежала на земле и старалась не думать ни о чем, смотрела на чахлую травку, проросшую в углу сарая, слушала, как там, на воле, деловито гудят мохнатые шмели.
Но все кружились перед глазами красивая, с серебряной росписью, шкатулка и знакомая, до каждой царапинки знакомая рука, берущая деньги…
— Полверсты до леса, — рассуждал вслух бородач. — Неужто никто не вызовет наших?
Наверно, он пытался успокоить ее, подбодрить. А ей было все равно. Она слышала насмешливый и вежливый голос:
— Надеюсь, госпожа Васильева, вы благополучно доставили сведения?…
Начальник СД говорил по-русски свободно, лишь изредка искажая отдельные слова. Рогге, пока его не посадили, хвастал, что его шеф еще до войны специально выучился русскому, чтобы читать Ленина и Достоевского в подлиннике. Пригодилось. Теперь этот знаток славянской души сидел в той комнате, где Шуру когда-то принимали в пионеры, и не изводил ее чужими, немецкими, фразами, не унижал, не бил, а культурно беседовал с нею на родном ее языке, почти без акцента… Но только после каждой его улыбки все меньше и меньше хотелось жить.
— Ну, ну, мэдхен, не надо так дрожать. Вы оказали рейху настолько гроссе услугу… Не будем анализирт какую, паче тем она была невольной… что я не предпочел поступить с вами как с врагом.
…Невольная услуга… Деньги в руке Ленца… Гроссе услуга…
— И если бы вы согласились оказать нам еще одну… — он пощелкал пальцами, ища слово, — любезность, уже сознательно… ну, скажем, начертайт расположение партизанского лагеря, то мы не только отпустили бы вас, но и… — он с улыбочкой раскрыл шкатулку, — как-то компенсировали муку вашей совести.
Она рванулась, швырнула проклятую шкатулку ему в лицо. Кляйвист едва успел отшатнуться.
— Вы сами приговорили себя! — Поправив очки, он нажал кнопку.
Адъютант явился моментально, словно только и ждал за дверью, когда, наконец, его начальнику надоест с нею возиться.
Кляйвист размашисто подписал заготовленный приказ, вручил его однорукому и прошипел ей в лицо:
— Или вы надеетесь — легкая смерть, пиф-паф? Найн! Публичная казнь! Там, где вас взяли! — Изо рта его приятно пахло какой-то очень душистой пастой. — И пусть это послужит предостережением для прочих романтических фрейлейн, любящих прогулки им вальд [21].