Тихо было всю первую неделю января, ну а потом, когда уже пропали и электричество, и вода, и газ, выжившие начали находить друг друга, сплачиваться и пытаться что-то делать. Первыми были те же мародёры: они нашли бронированные машины и оружие, оставленные умершими или разбежавшимися военными. Стали разъезжать по городу и творить, что хотят. Расстреляли, например, из гранатомёта здание мэрии, там теперь нет стен на некоторых этажах. Запросто убивали людей, если те сталкивались с ними на улице. Должно быть, эти уроды и были теми «ночными полицейскими», которые к нам тогда стучались. Хорошо, что они не вынесли наш забор своим гранатомётом. Когда я думаю о том, что могло тогда произойти, меня прямо знобит.
В общем, всё это безобразие продолжалось несколько дней, потом люди решили положить конец этому безобразию. Первыми были несколько выживших после ГЧ военных, главным у них был майор Костенко (говорят, он часто наведывается в наш Дом печати, но я его ещё не видела — а может, видела, но не узнала). Он собрал вокруг себя других выживших военных, около десяти человек. У них тоже были броневики и оружие, они начали охотиться на мародёров. Просто стреляли в них без разговоров. Постоянно говорили в мегафон, разъезжая по центральным кварталам, приглашали людей присоединиться к ним и восстановить порядок, говорили, что прежней власти больше нет, и что жители города сами должны остановить бандитов. Так их становилось всё больше, а мародёром быть стало опасно. Последний большой бой состоялся в середине января у площади Победы (эхо этого боя мы с Мартой слышали с окраины). Из наших там была Тамара — не воевала, конечно, просто случайно оказалась вблизи, когда всё началось. По её словам, там была настоящая война — сначала мародёры были на броневиках, потом, когда военные их стали взрывать из гранатомётов, вылезли и стали отстреливаться. Но военных было больше, и они стали наступать. Большую часть бандитов убили, остальные разбежались. Где они сейчас — никто не знает. А. Р. говорит, что некоторые наверняка присоединились к нам обратно под видом только что выбравшихся из окраинных кварталов людей.
Разобравшись с мародёрами, люди начали приводить в порядок город: запустили ТЭЦ, водоканал, котельные, комбинат и т. д. Сейчас там сидит буквально по одному человеку, потому что разбирающихся в том, как всё работает, очень мало. Но они есть — иначе сидеть бы всем до сих пор в темноте и холоде.
Да, вот ещё что: оказывается, все те люди в камуфляже, которых я всё это время называла «военными», до КС ими вовсе не были. Это майор Костенко стал выдавать людям форму, когда они к нему присоединялись, говорил, что прежней армии нет, так что нужно делать новую. Некоторые отказывались, но большинство всё-таки надели форму. А я-то удивлялась: почему среди выживших так много военных? Теперь всё ясно.
Так, уже подъём, мне пора. Допишу завтра.
14 февраля
Дорогой Дневник, впервые за долгое время пишу вечером, но на то есть причина. Сегодня случилось что-то невероятное: я пришла на работу, а на моём столе лежит валентинка! Настоящая, из красной бумаги, но на ней ничего не написано. Я сначала подумала, что девчонки решили поприкалываться и положили всем сердечки, но выяснилось, что валентинка только у меня. Это меня так сбило с толку, что я не могла сосредоточиться на работе до обеда, всё смотрела на это сердечко. Кто это может быть? Если подумать, единственный парень, который постоянно к нам ходит, это Петя. Но военные тоже к нам часто заходят, некоторые по сто раз, так что это может быть и кто-то из них.
Я смущена, Дневник. В такое время баловаться валентинками… По-моему, не время. Хотя всё равно очень интересно, кто это.
15 февраля
Доброе утро, Дневник. Ночью спала не очень хорошо, часто просыпалась, думала о всяком. Всё из-за этой чёртовой валентинки, совсем из колеи вывела меня.
Я вот подумала ночью: можно ли сейчас вообще влюбляться и отправлять кому-то такие штуки? Я тут уже две недели и ни разу не видела, чтобы кто-то целовался, или там флиртовал, не знаю. Все очень серьёзные, быстрые, деловые. Нет, шутить-то можно, и люди шутят, мы с девчонками часто смеёмся. Но чтобы кто-то был влюблён… Многие из выживших потеряли жён, мужей и детей. У меня умерли все мои родные. И ведь с тех пор прошло всего ничего. Влюбляться сейчас — это неправильно, по-моему. Тем более что я сама никогда никого не любила. Ну, я имею в виду парней, а не родственников.