Например, если я уверен, что мысль, пришедшая мне в голову, забавна, я притворяюсь, что ее высказал кто-то другой, чтобы увидеть и услышать непредвзятую реакцию человека, которому я ее пересказываю. Если собеседник смеется, я поздравляю себя с тем, что придумал смешную шутку – по-настоящему смешную, потому что она вызывала смех у моего знакомого просто так, без подозрения с его стороны, что я обижусь, если он не сочтет ее забавной.
О чем бишь я? О самоубийстве. Да, самоубийство пришло ко мне, как старый друг. Я только что приехал сюда из Миннесоты, чтобы быть с девушкой, которую любил. Я мог видеться с ней в любое время, когда мне того хотелось. Я мог поговорить с ней и днем, и ночью. Она была очень рада быть моим другом. Максимальное понижение в должности. Слово «друг» отражалось в моем лихорадочно возбужденном разуме как «евнух». Я мог видеться с ней, но только как не-мужчина.
Изысканная пытка.
И еще было так жарко.
Мне нужно было делать много такого, что меня до жути пугало. Производить впечатление на людей. Смотреть квартиры, генерировать идеи.
У меня было стойкое ощущение, что мир и его обитатели пытаются не расхохотаться мне в лицо. Что они сделают это позже, когда я отвернусь. Эта мысль пришла ко мне.
Тебе не помешал бы отдых.
Я почувствовал, что медленно киваю в ответ. И тогда все было бы кончено. Больше никакой боли.
Холодный ветерок на пути вниз.
Это имело смысл. Особенно холодный ветерок на пути вниз. Это было очень привлекательно. Кто-то вмешался и сказал «нет». Полагаю, я после этого вроде как утратил чувствительность, но эта картинка меня самого в обрамлении серого бетонного матраца останется со мной навсегда. Мой параноидный поляроид. Та единственная фотка, к которой она определено приложила руку.
Так, давайте-ка посмотрим, мы зашли слишком далеко, давайте немного вернемся назад… ага, верно, я в Сент-Лакруа, и на дворе примерно август. Мой папаша помер и теперь лежит в земле на окраине Килкенни, в углу кладбища рядом с собственным папашей. Странно даже думать об этом. Я был жив и благополучен и ждал того, чего ждали все в Сент-Лакруа. Зимы. Если вы улыбаетесь, и вас переполняет веселье, и вы складываете губки бантиком, то какой-нибудь здешний лютеранин насладится этим моментом, а потом скажет: «Ну, погодите у меня!»
Они не любят счастья. Серьезно. Все эти шведско-норвежские влияния оказывают тот же эффект, что и большое мокрое шерстяное одеяло, которое заледеневает до твердости Зимой. Как минимум на шесть месяцев. Гребаная холодрыга. Если живешь там, замороженность становится близким родственником.
Я ощутил ликование, когда однажды утром проснулся, и тот мудак в телевизоре сообщил мне, что на улице –17, а не –30, как накануне. Я был готов от счастья выпрыгнуть из трусов и шлепанцев. Для любого вменяемого человека из реального мира это все еще «ох, блин, как холодно». Никогда прежде изображение девушки в бикини не вызывало у меня такого чувства непонимания. Была такая реклама на боку автобуса, застрявшего в сугробе. Улыбающаяся, загорелая, подперев голову рукой, она говорила: «Ты долбаный идиот». Когда тот автобус прополз мимо меня, ее губы, казалось, действительно двигались, выговаривая вопрос: «На фига ты морозишь себе яйца в этой недо-Сибири?»
Я бы заплакал, но слезы наверняка замерзли бы и ослепили меня. Я не знал, что бывает со слезами при таких температурах. Да и откуда мне знать? Я же был нездешний. У меня не было подобного опыта. Я извлекал извращенное удовольствие из сюрреализма этого местечка. Ад с обратным знаком. Вместо пламени и серы – снег и лед.
В Миннесоте есть миф о феномене, который возникает при температурах ниже –40: кофе из чашки можно выплеснуть в воздух, и он кристаллизуется прежде, чем упадет на землю. Я слышал это по меньшей мере трижды, прежде чем пережить здесь свою первую Зиму. Полагаю, целью этого маленького любопытного факта было напугать новоприбывших до усрачки. В нем была прекрасно встроенная маскировка – в том смысле, что на первый взгляд он казался просто интересным фактом, стоящим упоминания.
В нем было даже то, что мы в рекламе зовем мнемоническим символом. В смысле, одна памятная вещь, которую можно из этого вынести. Эта история пошла бы под заголовком «Место, где кофе замерзает на лету». Данный факт выступает в ней в роли ложной цели. Можно рассказывать эту историю, прикидываясь тем, кто просто делится знанием. Однако истина скорее связана с удовлетворением, которое рассказчик получает от выражения лица слушателя, когда до того доходит, насколько адски холодно должно быть, чтобы кофе из чашки, выплеснутый в воздух, замерзал на лету. Тогда слушатель должен решить, реагировать ли ему честно, то есть побелеть и блевануть, или нечестно, то есть продемонстрировать притворный интерес к физической стороне этого явления. Как-то раз вечером в моем викторианском доме имелись в наличии: постель, стол, акустическая система и приятель-техасец. Я упоминаю, из какого он штата, только потому, что это снимает любые претензии, которые вы могли бы ему предъявить по поводу его знаний обо всем, что связано с этим долбаным морозом.