Спокойно!
Одним из самых красноречивых симптомов гипотермии, появление которого нужно бдительно отслеживать, являются галлюцинации. Воображаемая привлекательность того, что есть перед тобой. Я говорил себе: у тебя отличная работа, прекрасный дом, здесь очень славные люди, роскошные девушки и т. д. Мне следовало бы полюбить все это. Казалось бы, неженатый мужчина тридцати четырех лет, поехавший туда и оказавшийся в таких условиях, должен благодарить свою счастливую звезду. Но я проклинал себя за то, что создал эти обстоятельства. Если бы это происходило с кем-то другим, я бы одобрил и даже пожелал ему удачи, но поскольку это происходило со мной, я не мог этого вынести, словно оказался в неподходящей роли в собственной жизни. Если бы я увидел на другой стороне улицы кого-то, кто поступал бы со мной так, как я привычно поступал с собой, я бросился бы бежать в противоположную сторону. Но ведь я этого сделать не могу, не так ли?
Я состою в браке с самим собой.
И, насколько я мог судить, браки с другими людьми были там нормой. Я не пил, не курил и был довольно воспитанным. По крайней мере, внешне. Мне следовало бы быть идеальным кандидатом для какой-нибудь уважающей себя чистокровной миннесотской девушки. Но, блин, эти широкие зубастые улыбки, эта идиотская заискивающая приятность! Этот безумный сверхбодрый взгляд. Я до сих пор не знаю, что это было. «Золофт»? Тупость? В Нью-Йорке же взгляд у всех просто обиженный. Это кажется мне более честным. Может быть, я просто отождествляю себя с ними.
Итак, я понял, что сыт этим по горло. Все, я решил уехать. И это еще до того, как закончился мой первый год. Я выбрал агента по недвижимости на одной из своих встреч в АА, поскольку не доверял людям, которые продали мне этот дом. Я искренне верил, что мои прежние агенты снимут трубку, наберут номер компании, в которой я работал, и расскажут моим начальникам, что я хочу продать дом. В конце концов, те сделали немалые вложения, чтобы заполучить меня в Миннесоту, и, возможно, заинтересовались бы вопросом, почему я хочу свалить оттуда всего через двенадцать месяцев работы в их компании. Это утверждение я выдвигаю в защиту своей паранойи. Только когда я действительно физически попытался уехать, выяснилось, насколько это будет непросто. Мой дом никого не заинтересовал. За все это лето никто не сделал мне ни единого предложения. Не могу вам передать, насколько сильнее становился мой ужас с каждым днем. Лето тик-такало прочь, приближались Зима и вероятность провести в изгнании еще год. Зимой ничто не продается.
Мучимый бессонницей, я садился в кровати, проклинал окружавшие меня стены и – да, плакал. Длительные, всхлипывающие, полные жалости к себе сеансы печали. Не думаю, что кто-нибудь меня видел в эти моменты – по крайней мере, надеюсь, что нет, – но порой я оказывался на четвереньках. Это была единственная поза, в которой я мог дышать. Иногда в итоге я даже смеялся от облегчения.
Работа тоже была очень напряженной, так что, полагаю, это усугубляло ситуацию. На самом деле, именно работа составляла значительную часть проблемы. Они понимали, что никуда-то я не денусь с этим домом на шее. Они мягко увеличивали и увеличивали давление. Потребовалась бы по меньшей мере пара месяцев, чтобы продать дом. Следовательно, они комфортно себя чувствовали, поручая мне самые трудные задания. Я не мог бы уволиться в никуда. Или, соберись я это сделать, они узнали бы об этом загодя. Так что, чем больше нарастало давление, тем сильнее я хотел продать дом. Но этот мерзавец и не думал продаваться, так что я даже начал снижать цену по совету риелтора. Я не был от него в восторге к тому времени, как мы закончили. Я приходил домой, в свой прехорошенький домик и проклинал риелтора, дом, но в основном себя – за то, что купил его. Риелтор посоветовал мне его обставить. В сущности, создать впечатление, что кто-то в нем живет. Кто-то нормальный. Так что я купил мебель, такого рода мебель, которая как бы намекала, что там живет женщина средних лет. Я ухаживал за садом. Ставил вазы с цветами перед приходом каждого клиента. Стриг лужайки. Стал тем самым существом, каким был счастлив не быть, только чтобы продать ЭТОТ ШЛЮШИЙ ДОМ. Но дело не двигалось.