Эта девушка явно была залетной пташкой. Так часто случается в АА: кто-то приходит на одну встречу, и ты больше никогда его не видишь. Я надеялся, что в данном случае так и будет.
Далее она сказала, что остановилась на выходные у дяди этой так называемой «нехорошей девушки» и что ей нужна была встреча АА, потому что она не может совладать с пьянством и отвратительным поведением. Я вообразил себе сатанинские оргии, происходящие в доме этого дяди, и даже был готов услышать подробности, пока она не упомянула его имя.
Том Баннистер.
Мне было прекрасно известно это имя, поскольку по рекомендации отца я вел с этим человеком денежные дела. Полагаю, можно было бы назвать его моим финансовым советником. Теперь она зацепила мое внимание, но значимость происходящего не отложилась в моем сознании. Потому что там не на что было реагировать.
Позднее, гораздо позднее я вспомнил, что за девять месяцев до этой встречи, когда я еще работал в Лондоне, в газете «Килкенни Пипл» появилась статейка, предоставленная и написанная лично мной, с объявлением о моем назначении старшим арт-директором «Киллалон Фицпатрик». Местечковые газеты обожали такого рода вещи. Парень из Килкенни на коне. Я сделал это столько же ради своего отца, сколько и ради всех остальных. Он любил прихвастнуть мной перед своими друзьями. Он даже удостоился упоминания в статейке как отец вундеркинда, наряду с названием школы, в которой я учился, и моими хобби (здесь я указал «литературное творчество» и «музыку»). Я не смог удержаться и упомянул еще тот факт, что я холост. Ну, а почему бы нет? Возможно, ее станет читать какая-нибудь славная девушка-ирландка.
Очевидно, нет. Не славная.
Могла ли Эшлинг прочесть эту заметку во время одного из своих приездов к дядюшке Тому? Это объяснило бы, откуда она обо мне знает. Она нехорошая, сказала та рыженькая. Подруга собственными глазами видела, как та обращалась с некоторыми из парней. Она одарила меня долгим взглядом. Слишком долгим. Словно я недостаточно серьезно ее воспринимал. Так и было.
Я думал тогда, что она просто богатенькая дамочка из Дун Лэре[8], которая излишне увлекалась кока-колой и пришла в АА, чтобы осчастливить своего воротилу-муженька. Теперь я думаю, что она пыталась предостеречь меня. Она взяла еще более серьезный тон, повернувшись ко мне перед уходом:
– Дело в ее глазах… в них вся соль… просто невозможно поверить, что она может быть такой плохой.
Помню, я еще подумал: экая жалость, что она такая затраханная, ведь она очень и очень лакомая штучка. Но до меня все же дошло, что та, о ком она говорит, определенно вложила в ее сердце страх Божий. Так что больше я об этом не думал. Да и с чего бы? На свете много людей, как странных, так и не очень, которые постоянно проходят через АА.
Больше я никогда не видел эту рыженькую.
Итак, я с тяжелым сердцем отправился обратно в январскую тундру. Поклялся себе, что уберусь оттуда прежде, чем закончится год. Это был второй раз, когда я дал себе такое обещание. На деле вышло немного дольше. Я работал над BNV. Я работал только над BNV. Это тяжело, когда работаешь только над одним предметом: невозможно, так сказать, глотнуть свежего воздуха. Это очень тяжело, когда работаешь над ним почти два года. А еще это вытягивает из тебя все соки. В какой-то момент я боялся даже лишний раз пошутить в своем маленьком кружке друзей из АА, потому что считал, что пустая трата креативной энергии вычерпает весь мой резерв, и банк окажется пуст, когда BNV придет ко мне снимать со счетов очередную сумму. О да! Когда сидишь над одним и тем же четыре недели подряд, и впереди ни намека на отпуск, и ты не хочешь находиться в этой стране, не говоря уже об этом конкретном офисе, важно воздерживаться от траты своих резервов. Возможно, тебе предстоит долгий путь.
Хоть я и пообещал себе, что вскоре уберусь оттуда, осторожная сторона моей натуры напомнила мне, что я уже говорил это. Был февраль. Три, может быть, еще четыре месяца устрашающей погоды впереди. Сочетая прятки за широкими страницами «Обсервера» с теплым свечением телеэкрана, я каким-то образом продержался… до весны, которая продлилась около недели, а потом на меня начало наступление лето. Все преобразилось. Там, где был сплошной белый лист бумаги, теперь начинали возникать нежнейшие карандашные штрихи травы и листьев, почек и цветов.
И девушки. Невероятные арийские экземпляры грудей и бедер. Здоровые почти до степени оскорбления. Как хорошо вымуштрованные войска, колесящие вокруг озер на велосипедах, роликовых коньках и, разумеется, пешком. Сексуальная пехота. Я очень быстро узнал, что они все замужем или вот-вот будут. Заранее застолбленные хитрыми инвесторами. Давайте смейтесь. Они почесывали носики или поправляли самые разнообразные бретельки, посылая мне четкое морзе-сообщение поблескивающими кольцами: