Она говорила: «Ты, кажется, задумался» и «Ты сердишься?», на что я отвечал: «Правда? Прости, пожалуйста. Сержусь? Нет. С чего мне сердиться? Ведь это я сюда приехал». Это было мое решение. Я чувствовал, что она разочарована моей реакцией, что она хочет, чтобы я рассердился, а я – вот незадача! – так спокойно это все воспринял. Любой посторонний подумал бы, что она рассказывает мне про свои новые занавески. По крайней мере, я на это надеялся. Теперь казалось, что ей стало еще скучнее – от того, что она не получает того шоу эмоций, на которое рассчитывала.
А потом, без предупреждения, меня ослепил свет. Фотовспышка. Я ничего не видел и был в шоке. Парень рядом со мной повернулся, ухмыляясь, и сказал:
– Прошу прощения. Она сама сработала.
Я автоматически кивнул:
– Нормально. Никаких проблем.
Он обменялся взглядом с Эшлинг. Она улыбалась. Я тоже. И он тоже. Я даже не обратил внимания на то, что на соседнем столике, рядом с солонкой и перечницей, лежит камера.
Я снова взглянул на этого мужчину. Что-то было не так. Я не понимал, что именно. Он, казалось, слишком уж радовался этому маленькому происшествию. И время было выбрано слишком удачно, словно он сознавал, что был достигнут эмоциональный пик. Уже не было бы ничего более выразительного на моем лице, чем в тот момент, и это надо было сделать именно сейчас. Невольный фотограф со своей сообщницей остался сидеть рядом с нами за соседним столиком.
Эшлинг спросила, не хочу ли я что-нибудь выпить. У меня еще была в бокале вода «перье». Я так понял, что она спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь покрепче. Это очень меня задело, учитывая то, что уже случилось. Но мою боль было легко спрятать. Единственное, что я теперь хотел, – это убраться подальше и заняться лечением своего разбитого сердца.
Однако что-то во мне не желало сдаваться. Я спросил ее, не хочет ли она пойти прогуляться. Она отреагировала на это громко и слишком подчеркнуто:
– Нет!.. – а потом мягче: – На улице ужасно холодно.
Я никак не мог отделаться от мысли, что она следует какой-то заранее подготовленной схеме. Я как-то читал очень циничную статью в женском журнале под названием «Как разбивать сердца и наслаждаться процессом». Там было изложено немало антимужских методов, включая (в моем изложении) следующие: «Выясни его хобби, прежде чем бросить, он может оказаться полезен как друг; или тебе, возможно, захочется познакомить его с одной из своих подруг. Особенно если он хорош в постели. Можно ли придумать лучший подарок для подруги? Научись играть в шахматы, нет ничего более унизительного для мужчины, чем когда ему наносит интеллектуальное поражение красивая женщина. Ты сможешь причинить ему физическую боль. Если он не дает тебе знать, что чувствует, позвони ему поздно ночью. Разбуди его. Ему трудно скрыть свои чувства, когда он влюблен в тебя и ты нежно говоришь с ним, лежащим в постели, даже если только по телефону…» Это лишь некоторые советы, упомянутые в той статье. Эшлинг применила на практике добрую их долю еще до конца этого вечера.
Все это дошло до меня задним числом. В то время на моей тарелке лежало слишком много всего, чтобы анализировать. Я просто ел, что дают, так сказать. Вы должны вспомнить, сколь многое в то время происходило в моей жизни: новый город (Нью-Йорк), в сущности, новая работа (нью-йоркское отделение «Киллалон Фицпатрик»), новое назначение. Ужас. А теперь еще это. Что касается меня, я перебрался в Нью-Йорк, чтобы быть с этой девушкой, а она лишь посмеялась надо мной. Вот как мне это виделось. Уже этого было бы достаточно, но существовал еще дополнительный слой. Это раздражающе-тревожное ощущение, что существует какая-то программа. Скрытый план. Когда я оглядываюсь назад, это кажется мне еще более пугающим, чем тогда. В то время, думаю, меня защищал шок – или, смею ли сказать, Бог.
Прошу прощения, но я тут собираюсь сказать несколько слов о божестве. Около месяца с лишним я ежедневно молился об избавлении (хорошее слово) от Сент-Лакруа. Я был избавлен. Вспоминая весь этот эксперимент по психологическим пыткам (ибо это были именно пытки), я гадаю: если бы я знал, что происходит, раньше, использовал бы я это как предлог для выпивки (мы, алкоголики, любим свои отмазки), или предпринял бы неэффективную интрижку с какой-нибудь женщиной, или выплыл бы из «красного тумана», держа ее безвольное тело за перерезанное горло – перерезанное, как бы я медленно осознал, моими руками? Ярость, которую я ощутил позднее, когда до меня дошло, что случилось, витала вокруг почти видимым облаком. Как всегда, у меня есть свои теории.