К нам в дом переехала М.Ф., квартиру которой снарядом перерезало как раз пополам. Чудны дела Твои, Господи! Снаряд попал в лестницу, и дом разрезан, как ножиком, на две половины. Ни одна из квартир не пострадала. Только жильцов пришлось спускать из дома по приставным лестницам. И дом не загорелся, хотя деревянный и старый. Теперь М.Ф. со свекровью живут тоже с нами.
Немцы организовали столовую для населения. Обед стоит три рубля. Выдается по талонам, которых ограниченное количество. Талоны распределяются городской управой. Имеется таковая, и городской голова, который в просторечии именуется бюргермейстером. А мы, значит, бюргеры. Как-то дико. В столовой отпускают супы. Обычно это горячая вода, и на каждую тарелку приходится (буквально) или одна пшеничинка, или горошинка, или чечевичинка. Привлекательна только возможность купить при супе одну лепешечку из ржаной муки. Она величиной с блюдечко для варенья и имеет чисто символическое значение, но по вкусу — ни с чем не сравнимо. Ведь почти с самого прихода немцев мы даже и не видали хлеба. Иногда в супе варятся соленые кишки. Тогда вода очень сытная. Куда деваются самые кишки, неизвестно, но столовая их никогда не выдает.
М.Ф. получила в Управе работу по раздаче этих самых талончиков, а я — назначение квартуполномоченным. Что это означает — никто не знает. Не знаю и я. Обязанность моя — никого не пускать в пустые дома нашего квартала. И следить «за порядком». Что под этим подразумевается, я не знаю да и знать не очень хочу. Все равно никакого «порядка» быть не может. Люди переходят из одного дома в другой беспрерывно. Дома горят и от снарядов, и от каких-то других неуловимых причин. Жильцы уходят в окружные деревни, в тыл. Дома пустеют, и жить в них становится страшно. Например, в нашем дворе заселен только один дом — наш. Да и то только наполовину. А некоторые из оптимистов, наголодавшись на жилищной норме по человеческому жилью без норм, стремятся захватить квартиры побольше и получше, мечтая остаться в них и после войны. Иногда только устроятся, как в квартиру попадает снаряд, и они кочуют в другое помещение. Вот тебе и порядок! Самая основная и характерная черта нашей теперешней жизни — перманентное переселение. По улицам непрерывно движутся с места на место толпы людей, нагруженные тележками, саночками с мебелью и узлами, а сверху вся эта передвижная барахолка поливается артиллерийским и пулеметным огнем. Одни падают и остаются лежать на месте, а другие продолжают свой бег. Прибавляют «порядка» и немцы, которым вдруг иногда попадает вожжа под хвост, и они требуют то концентрации населения в каких-либо кварталах, то, наоборот, расселения. Зависит от военного гения и творческой мысли очередного коменданта, которые меняются чуть ли не еженедельно. Мы обычно сидим на месте и никуда не трогаемся. Пока соберутся нам посулить каких-либо скорпионов — уже новый комендант, и все начинается сначала.
Сегодня наш с Колей юбилей: 22 года мы прожили вместе. Никогда еще наша жизнь не была еще столь напряженной. С одной стороны угроза физическому существованию как от снарядов и пуль, так и от голода, с другой — непрерывное и острое ощущение свободы. Мы все еще переживаем медовый месяц думать и говорить по-своему. Немцы нами, населением совершенно не интересуются, если не считать вдохновений комендантов, которые меняются чуть ли не еженедельно, да еще мелкого грабежа солдат, которые заскакивают в квартиры и хватают, что попало. То котел для варки белья утянут, то керосиновую лампу, то какую-либо шерстяную тряпку. Усиленно покупают за табак и хлеб золото и меха. За меховое пальто платят две буханки хлеба или пачку табаку. Но платят. Жадны и падки они на барахло, особенно на шерстяное, до смешного. Вот тебе и богатая Европа. Даже не верится. А пишут всякие гадости про красноармейцев, которые набрасывались в Финляндии на хлам. Так то же советские, которые и в самом деле нищие. И хлам финский совсем не то, что наш. Вот тебе и покорители всей Европы! Чудно!
Сегодня Н.Ф., Тася и мать Н.В. отправились в тыл. Что-то с ними будет? У Н.Ф. мечты пробраться на Украину — к «молоку», как она беспрерывно повторяет. Как чеховские «сестры». Те все твердили «в Москву», а она — «к молоку». Н.Ф. боится за Тасю, так как она полуеврейка, и все кругом об этом знают «…а эти пролетарии»… Надо было слышать, как это было интонировано пролетарской писательницей из партийных кругов! Я думаю, что ничего страшного не было бы и никаким пролетариям ни она, ни ее дочка не нужны. Но, конечно, ничего не сказала. Ушли они не столько от пролетариев, сколько от наступившего голода, беспрерывной стрельбы и немецких заскоков в квартиру во всякое время дня и ночи. Да и сидеть все ночи в кухне, не раздеваясь и ожидая, что каждую секунду к вам может влететь снаряд и убить или искалечить, тоже не мед. Чтобы несколько отвлечься от страхов, мы все кроме Николая, который спит как младенец, по ночам играем в карты. Коптит ночник. Снаряды падают густо. Иногда попадают в наш дом, и тогда ночник гаснет, а мы сидим и усиленно стараемся казаться заинтересованными игрой. Но и это перестает помогать. Если стрельба затихает часа на 2-3, засыпаем здесь же, на кухне. Кухня почему-то считается самым безопасным местом.