Вот и он!
Тяжело пыхтя, показался состав, он идет к фронту. То, что нам надо. Сейчас…
Как только черный немецкий паровоз, похожий на тяжелый, раскаленный углями утюг, поравнялся с головной миной, Кащеев дернул свою проволоку.
Взрыв, взрыв! Пламя и удар. Снова удар, огонь, грохот, уже неразличимый, великолепный, сокрушительный грохот разваливающегося на отдельные части состава.
Над головой Михаила Сиповича проносится кусок рельса. Вагоны лезут друг на друга, разбиваются в щепы. Паровоз заваливается поперек пути. Он похож на усталого огромного умирающего динозавра.
Слышим крики и стоны. Даем несколько очередей по гитлеровским солдатам. Отходим в лес. Группы Кулумбекова и Белова заложили еще несколько мин по обе стороны от места крушения. Авось нарвутся какие-нибудь вспомогательные составы…
И действительно, примерно через час мы слышим взрыв. Небо в том месте, где был подорван эшелон, освещается заревом. Это взорвалась на нашей мине фашистская дрезина…
Позднее мы узнали, что подорванный нами эшелон вез гитлеровских солдат из Франции на Восточный фронт. При взрыве погибло несколько сотен фашистов.
В лагере командир поздравил и поблагодарил всех участников операции. Мы услышали ряд новостей.
Оказывается, в тот же день, 25 декабря, на станцию Судимир был совершен налет групп Смертина, Пуклина и Бернта. На станции образовалась «пробка», в нее попали эшелоны с войсками противника; которые не успели проскочить станцию до взрыва железнодорожного моста.
Вся операция сопровождалась ужасным шумом и треском. Создавалось впечатление о наступлении крупного воинского соединения. Ураганный ружейный и пулеметный огонь, треск автоматов, разрывы гранат вызвали дикую панику среди гитлеровцев. Фашисты повыскакивали из вагонов и заняли круговую оборону. Когда наши отошли от Судимира, на станции все еще продолжалась пальба.
Да, «Ночь под рождество» удалась на славу!
Предупрежденные нами советские авиачасти начиная с 27 декабря в течение нескольких дней вели интенсивную бомбардировку «пробок» на станциях Рославль, Фаянсовая, Брянск, Зикеево и других. В результате десятки эшелонов противника, станционные постройки, оборудование, железнодорожная арматура превратились в груды лома. Работа этих двух важных железнодорожных магистралей была приостановлена на длительный срок.
…Нам надо было во что бы то ни стало найти предателя Львова и доставить его в лагерь. Небольшая группа партизан во главе с Цароевым и Исаевым вторично захватила Жиздру и направилась прямо в госпиталь, где находились наши военнопленные. Госпиталь разместился в двухэтажном здании бывшей школы. Почему эта душегубка называлась госпиталем, никому не известно: на полу вповалку лежали люди, среди них было много тяжелораненых, с оторванными конечностями. Нечего и говорить о каком-либо даже самом примитивном лечении и уходе. Какой может быть уход, когда наглухо забиты все окна и двери, всюду ужасная грязь, воздух такой, что дышать невозможно. Раненые голодали — изредка им давали какое-то подобие пищи. Более или менее жилой вид имела маленькая комнатенка, где жил медперсонал — санитары. Работников более высокой медицинской квалификации в госпитале не было вообще. Партизаны вошли в комнату. На голой железной кровати на каком-то тряпье, накрывшись с головой шинелью, лежал человек. Он, по-видимому, спал либо притворялся, что спит: из-под шинели доносился храп. Цароев подошел к спящему и взял его за плечо.
— А ну-ка, друг, вставай! Покажи документы! — потребовал он.
Человек продолжал спать.
— Обыскать! — скомандовал Цароев и, достав «вальтер», встал около кровати. Из карманов висящей гимнастерки вынули военный билет на имя Корзухина Николая Владимировича и старую фотографию, на которой были изображены какие-то люди в сюртуках.
— Где-то я это лицо видел, — сказал Исаев, показывая на стриженного под бобрик мужчину в центре карточки.
— Не твой ли это отец будет? — повернулся он к настороженно озиравшемуся человеку.
— Нет, это Керенский, а рядом мой отец Львов, — быстро ответил тот.
Все ясно: Львов, он же Николай Владимирович Корзухин, был одним и тем же лицом. Теперь он в наших руках. Партизаны не сразу ушли из госпиталя. Исаев долго разговаривал с бойцами, рассказал им о разгроме фашистов под Москвой, всячески подбадривал их и обещал, что теперь о раненых будут заботиться.