С этого места как раз открывается вид на лужайку, куда вываливаются из гнезда маленькие пернатые пирожки – это они так летать учатся.
Ням-ням…
Потому я так злобно на неё и смотрел. Она того заслуживала, между прочим. Я всего лишь намекал – подвинься, мол, немного, а я тут подремлю. Нам, котам, без тихого часа никак нельзя. Я делаюсь раздражительным, коли не дать мне вздремнуть.
Так вот, представьте, я просто стоял там и смотрел на неё. И ВСЁ!
Ну, ладно. Ещё посверкивал глазами.
Но она этого даже не замечала. Она с головой ушла в изучение новой брошюры из Колледжа дополнительного образования.
– На какие курсы мне пойти? – спрашивала она Элли. – Чем бы заняться? Живописью? Музыкой? Литературой? А может, танцами? Или йогой?
– А у них нет курсов ремонта старых автомобилей? – спросил отец Элли. – Если есть, пойди.
Он прав. Машина у них – страх божий. Просто позорище. Эдакий пазл из еле-еле скреплённых меж собою деталей. Громыхает по дороге, как гигантская жестянка с игральными костями, изрыгая удушливый дым. А на новую им денег ни в жизнь не заработать.
Знаете, какие курсы нужны матери Элли? Курсы под названием «Как соткать авто из воздуха». Но в колледже вряд ли такие имеются.
Я прибавил своему взгляду злобности, намекая, что стою здесь не ради того, чтобы восхищаться её красотой. У меня уже ноги болят.
Она подняла глаза и увидела меня.
– Ой, Таффи! Какая недовольная мордашка, ну что за прелесть!
Вам бы понравилось? Вот и мне. Ненавижу, когда меня дразнят. И я гневно набычился.
Ну, ладно, хорошо. Если вы настаиваете на достоверности изложения фактов, я ещё и чуток пошипел.
А потом плюнул.
И знаете что? Угадайте. Она вдруг принялась рыться в сумочке, выудила фотоаппарат и сфотографировала меня.
Надо признать, на фотографии я получился не в лучшем виде. Я был немного сердит.
И, возможно, чересчур скалил зубы.
И когти можно было поменьше выпускать. А то я выглядел так, будто готов вонзить их в чью-то ногу, ежели этот кто-то не подвинется и не уступит кое-кому другому место под солнцем.
Нет. Не самое удачное фото.
Но ей, похоже, понравилось. И это навело её на мысль.
– Придумала! – сказала она. – Пойду на курсы живописи. Займусь рисованием и керамикой. Но перво-наперво нарисую портрет Таффи, как на этом снимке. Будет чудесно-расчудесно. Расчудесней не бывает.
Упс!
Она это сделала, представляете? Ну что за тётка! Умудрилась оживить эту груду металла, которую они паркуют перед нашим домом. И покатила на первое занятие, помахав из окна на прощанье.
И вернулась с моим портретом.
Я смотрел на это дело с тёплого места на стене, где я часто и о многом размышляю.
– Очаровательно! – проворковала дежурившая на парковке полицейская тётя, когда мамочка Элли выдирала большой холст из цепкой хватки задней дверцы машины. – Тигр в натуральном виде.
– Батюшки! – воскликнула из-за забора миссис Харрис, пока портрет несли к дому. – Мне нравится. Это что, постер к новому фильму ужасов?
– Восторг, – сказал папа Элли. – Очень точно поймано выражение лица.
Элли промолчала. Если честно, думаю, она немного испугалась картины.
Потом мать Элли стала размышлять, куда бы её пристроить. (Надо было меня спросить. Я бы ей сказал задушевно: «Может, сразу на помойку?».)
Но нет. Она оглядывала гостиную.
– А если вот сюда, на стену?
Я смотрел на неё не мигая.
– Да, – твёрдо сказала она. – Здесь будет в самый раз. И все гости смогут любоваться.
(Ага. Пугать гостей, вот для чего нужна эта картина.)
Но она так и поступила. Нашла молоток и гвоздь и водрузила свой «Портрет Таффи» над диваном.
Туда, где я легко смогу дотянуться до него со спинки.
Если как следует поскребу когтями по стене…
Упс!
Один маленький шлепок
Ладно, ладно. Ну так отчекрыжьте мне когти. Я пор-р-рвал его в лохмотья. Ой-ой-ой, беда какая! Уж если кто имеет право выцарапать зенки этому нарисованному коту, так это я.
И вообще, я не нарочно. Всего-то навсего протянул свою симпатичную лапочку и погладил картину – дружески. Ну, скажем, ради того, чтобы как-то с ней примириться. А один коготок возьми да и зацепись за холст. И что, вы станете вменять это мне в вину?
Застрял он там.
Никто не посмеет корить меня за попытку освободить лапу. Да, не одну, а несколько попыток. Сколько? Э-э-э… много.
Вынужден признать, что в результате картина потеряла товарный вид. Потеряла вообще всякий вид. Никакой картины практически не осталось. Зато мне стало гор-р-раздо легче на душе.