– Я всё ломал голову – что же это он вытворяет? – говорил потом Пушкинс.
– Загубил наш лаз, – пожаловалась Белла. – Так его раскочевряжил, что ротвейлер Томпсонов теперь в него запросто пройдёт.
– У этого господина ночное зрение никуда не годится, – сказал Тигр. – Он целую вечность искал в темноте кроличью клетку.
– И открывал задвижку.
– А потом он запихнул туда старину Шлепа.
– И аккуратно уложил на соломенной подстилке.
– И ушки поправил.
– И соломкой подоткнул.
– Чтобы казалось, будто он спит.
– Кстати, получилось очень натурально, – сказала Белла. – Я бы поверила. Случись кому мимо идти, тот непременно решил бы, что старина Шлёп мирно, спокойно умер во сне от старости.
Они захохотали.
– Ш-ш-ш! – сказал я. – Потише, ребят. А то услышат, а мне не положено сейчас быть на улице. Меня отстранили от полётов.
Они уставились на меня.
– Да ты что!
– Серьёзно?
– За что?
– За убийство, – говорю. – Хладнокровное кроликоубийство.
Тут мы все снова покатились со смеху. Прямо-таки застонали от смеха. Последнее, что я слышал перед тем, как мы всей бандой рванули по Бичкрофт-драйв, был звук распахнувшегося окна спальни и вопль папы Элли:
– Как ты выбрался, хитрый зверюга?
Ну и что он теперь сделает? Заколотит кошачью дверцу?
Он заколотил-таки кошачью дверцу. Нет, вы представляете? Утром спустился по лестнице прямо в пижаме и сразу же схватился за молоток и гвозди.
Бам, бам, бам, бам!
Уж как я выразительно на него смотрел! И вдруг он поворачивается и говорит мне без зазрения совести:
– Опля, дело сделано. Теперь сюда открывается, – он толкнул дверцу ногой, – а сюда нет.
В обратную сторону дверца действительно не открывалась. Он вбил гвоздь.
– Вот так-то, – сказал он мне. – Выйти – пожалуйста. Ради бога, топай, скатертью дорожка. Причём можешь оставаться на улице сколько угодно, хоть навсегда. Но если тебе вздумается вернуться, не мучайся зря, ничего с собой не тащи. Потому что теперь эта дверца – всё равно что улица с односторонним движением, и тебе придётся сидеть на коврике у порога, пока кто-нибудь не впустит тебя в дом.
Он поглядел на меня с нехорошим прищуром.
– И горе тебе, Таффи, если рядом с тобой на коврике окажется чей-нибудь труп.
«Горе тебе»! До чего дурацкое выражение. И что оно вообще значит? «Горе тебе»!
Это ему горе.
Суббота
Ненавижу субботнее утро. Суета, беготня, хлопанье дверей, крики: «Ты взяла кошелёк?», «Где список продуктов?», «Нам нужна кошачья еда?» Разумеется, нам нужна кошачья еда. Чем ещё мне питаться всю неделю? Воздухом, что ли?
Но сегодня все были какие-то притихшие. Элли сидела за столом, вырезая Шлепу надпись на симпатичном надгробном камне из остатков пробковой плитки для пола. Надпись гласила:
– Только соседям не показывай, – предупредил её папа. – По крайней мере, до тех пор, пока они не скажут нам, что Шлёп умер.
Некоторые люди такие мягкотелые. Ну вот, опять у неё слёзы на глазах.
– Вон, кстати, и соседка, – сказала мама, глядя в окно.
– Куда это она?
– В магазин.
– Хорошо. Надо постараться не столкнуться с ней, когда понесём Таффи к ветеринару.
Таффи? К ветеринару?
Элли испугалась больше меня. Она бросилась к отцу и принялась молотить его кулачками:
– Папа! Нет! Ты не посмеешь!
Я дрался намного эффективнее: когти-то у меня ого-го! Когда папа наконец выковырял меня из тёмного шкафчика под раковиной, его свитер представлял собой жалкое зрелище, а руки были расцарапаны до локтей.
Ему это не понравилось.
– А ну вылезай, ты, жирный, мохнатый психопат! Тебе всего лишь антипаразитарную прививку сделают, хоть это и пустая трата денег!
Вы бы ему поверили? Я не был уверен на сто процентов. Элли, видимо, тоже, поэтому она пошла с нами. Когда мы подошли к клинике, я всё ещё был полон подозрений. Именно поэтому я и зашипел на девушку в регистратуре. Вовсе ни к чему было писать на моей карточке «ОСТОРОЖНО! ОПАСЕН!». Даже у ротвейлера Томпсонов на карточке нет надписи «ОСТОРОЖНО! ОПАСЕН!». А со мной-то что не так?
В комнате ожидания я вёл себя немного грубовато. Ну и что? Ненавижу ждать. Тем более – в душной кошачьей перевозке. В ней тесно. В ней жарко. И скучно. После нескольких часов ожидания любой на моём месте начал бы дразнить соседей. Я не собирался пугать до полусмерти бедного больного крысёнка. Я просто смотрел на него. У нас же свободная страна, правда? Разве кот не имеет права даже посмотреть на миленького крошку-крысёнка?