Мой хозяин смял в один ком надушенные листки и бросил их в огонь; вспыхнуло сильное яркое пламя, державшееся только одно мгновение и почти тотчас же превратившее все письма в серый и черный пепел, как будто они не хотели даже и теперь смешаться между собой.
Я полагаю, что действуя таким образом, мой хозяин решился на очень храбрый шаг.
Почувствовала ли я себя при этом более счастливой? Скорее нет. Действительно, то, что я увидела и узнала в этом доме, пришлось мне по вкусу и возбуждало во мне любопытство и желание узнать побольше. Я себя с тоской спрашивала, правда ли это, что мы уже не будем после полудня принимать красавиц и у нас не будет больше этих безумных ночей?
Уже давно наступила ночь, а мой хозяин неподвижно сидел на стуле, положив локти на стол и сжав руками голову, сливаясь в темноте с другими предметами.
Вдруг раздался звонок. Мой хозяин с трудом поднялся и тихо прошептал:
— Разве позвонили?
Действительно, с момента его возвращения это был первый звонок. Он прислушался. Несколько секунд спустя позвонили во второй раз.
— Это глупо, — сказал он после некоторого колебания. — Может быть, это письмо или телеграмма…
Он пошел открывать.
Тотчас же со своего места я услышала, как чей-то голос воскликнул:
— Это неприлично! Ты заставляешь людей ждать у двери! И огня у тебя нет! Ну, если тебя сделало таким путешествие, то это нужно исправить, мой старичок.
— Извини меня, моя дорогая, — ответил мой хозяин. — Я очень устал и задумался в ожидании обеда; я даже не заметил, как стемнело.
— Я и говорю, что нужно позаботится об этом. Вот спички, зажги лампу. Мне очень любопытно рассмотреть тебя в таком грустном настроении.
— Кто тебе сказал, что я вернулся? — спросил он.
— Как кто? Разве ты не помнишь, что ты мне написал?..
— Я?..
— Да, ты. «Я возвращусь во вторник вечером в Париж; но так как я боюсь, что буду очень занят, я тебе был бы очень благодарен, если бы ты согласилась прийти со мной пообедать на следующий день вечером». Вот я и пришла. Мой друг, я тебя так хорошо знаю, что прощаю твою ветреность.
— Но?..
— Как мне смешно все это после того, что было!.. Когда, скажи, здесь кушают?
— Когда ты захочешь, — ответил мой хозяин.
— Итак, я остаюсь.
Она сняла свою шляпу, пальто, перчатки и уселась неподалеку от камина.
— Ты сжег письма! — воскликнула она.
— Да, все письма, которые мною тут получены… Я их даже и не читал.
— И почему?
— Я решил изменить свой образ жизни. Я устал от этого безумного праздника, совершенно безнадежного, который меня утомил и опустошил мой мозг!
— Ах! Я понимаю! Я падаю… Знаешь ли ты, что твое путешествие решительно ничего тебе не принесло с…
— О, я тебя прошу! — воскликнул мой хозяин. — Не говори больше ни слова, молчи! Я боюсь, что ты причинишь мне огорчение… Да, путешествие бы ничего не принесло, если бы я хотел продолжать оставаться не более как животным, готовым броситься на первого пришедшего; но если я могу быть просто человеком, тогда — о как благотворно действуют на меня путешествия! Я вернулся, воодушевленный прекрасными мыслями; я слышал любящий голос, который мне говорил о жизни среди природы, и со времени моего возвращения я испытываю, в самые возвышенные моменты, желание не осквернять моих лучезарных воспоминаний всей этой пошлой ложью, этими мерзкими поступками, всеми этими мелкими подлостями, которые меня стерегут и пугают.
— Тогда почему ты не просишь меня уйти?
— Без сомнения! Если бы не мой стыд, который обязывает меня быть учтивым.
— Только это тебя и останавливает? — спросила молодая дама.
— Может быть!
Прошла минута молчания, в продолжение которой они не сводили глаз с углей в камине, уже покрывшихся пеплом.
— Я остаюсь к обеду, — сказала она. — Тем хуже!.. Но я забыла тебе сказать, что сюда за мной около десяти часов должна зайти моя знакомая дама.
Швейцар накрыл на стол. Они прошли в столовую. Из комнаты я не могла следить за разговором.