- Тихо, не разбуди хозяев.
Я волновался. В домике были сени и две комнатки - одна хозяйская, другая для квартирантов. В сени я уже не входил - левитировал!
Посреди комнатушки стоял маленький столик. У стены кровать подруги. Рядом - русская печь, на противоположной стене - небольшого размера иконка. Под окном Наталкина широкая, удобная лежанка. Сели, поцеловались. Она взяла мою руку и положила себе на пышущую жаром грудь. У меня закружилась голова, и по всему телу пробежали мурашки.
- Сними сапоги и ложись, - шепнула Наталка.
Пока я снимал сапоги, она быстро разделась. Блик луны устроился на ее больших, каждая в две моих ладони, грудях. Я быстренько выпрыгнул из брюк и лег на нее. Бесстыжая луна освещала мою задницу. Повалялись с полчаса, и я попросил Наталку походить по комнате, хотелось посмотреть, как заманчиво играют ее красивые, большие "дыни". Ушел я часа в три ночи с улыбкой обожравшегося сметаной кота. Вот это день рождения! Мне семнадцать!
Нам оставалась еще одна неделя поработать на благо Страны Советов. Всю эту неделю в каждый обеденный перерыв, по-быстрому проглотив борщ, свинину и компот, мы с Наталкой убегали в заросли кукурузы. Вечером после танцев уединялись где-нибудь на лоне природы.
Через неделю студенты катили во Львов в общем вагоне. Ехать - чуть больше ночи. По дороге втихаря пили самогон, ели яйца с помидорами и огурцами, пели песни. Наконец все успокоились, устроились на ночлег. Мы с Наталкой ворковали на нижней полке.
- Давай тихонько ляжем, - предложил я.
- Ой, что ты! Я боюсь!
- Не бойся, все уже спят.
Мы легли. Сапоги на всякий случай не снял, что оказалось большой ошибкой. Буквально через несколько минут наш завуч, гроза студентов - высокий, седовласый, строгий мужчина, проходил мимо, то ли проверяя вагон, то ли направляясь в туалет. Увидел мои шевелящиеся сапоги.
- Що це таке?! - раздался на весь вагон его громовой голос. - Я бы с жинкою соби таке не дозволыв! Молокососы!
Я сел. Наталка накрыла подушкой голову.
- Як фамилия? - указывая пальцем на Наталку, гремел завуч.
Я молчал. Вагон проснулся. Смех и шум стоял неимоверный.
- Ну ничого! Прыидэмо - разберемось, а ты, Шик, швыдко ступай на свое мисце! - приказал завуч.
В первый день занятий на доске объявлений висело две бумажки. На одной - сообщение о том, что Эдуарду Шику объявляется выговор за аморальное поведение с занесением в личное дело. Рядом на другой - список тех, кому объявляется благодарность за хорошую работу, и я в этом списке.
Никакие чувства к Наталке не вспыхнули, мне просто само действо как-то сразу понравилось! Приехав домой, еще немного повстречались, и спустя некоторое время она закрутила с молодым преподавателем. Мне уже было безразлично.
Поймал судьбу
Любовь - как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца.
(Гюго В.)
Октябрь был, как всегда, дождливым. Дни становились все прохладнее. В плаще, с баяном за плечом я торопился на урок к Бурындину, в общежитие, где находились небольшие классы для занятий.
Сначала я услышал, потом увидел ее - громко верещавшую, оседлавшую отполированные временем вившиеся спиралью деревянные перила. Девчонка неслась с четвертого этажа, расставив руки для равновесия. Небольшого росточка, черноволосая, курчавая маленькая бестия. Я находился на первом этаже. Встал на некотором расстоянии от перил, быстро поставил на пол баян и, расставив руки, поймал судьбу свою! Придержал. Она оттолкнула с игривым негодованием, кокетливо блеснув карими глазками:
- Ты чего? - и убежала, громко смеясь. Ей было пятнадцать.
Влюбился я с первого взгляда, с первого прикосновения. Следующим утром меня в училище будить не надо было. Быстро одевшись и на ходу глотая завтрак, я помчался в училище. На первой же перемене увидев ее, я подошел. Она узнала меня и улыбнулась.
- Ну ты даешь! Здорово у тебя получилось! - с восхищением произнес я. - Научи меня.
- Сам научишься, - девчонка бросила озорной взгляд, кокетливо улыбнулась и убежала.
На каждой переменке я подходил к ней, пытался разговорить, рассказывал что-нибудь смешное и чувствовал, что ей становится интересно. Как-то встал так, чтобы меня не видела, наблюдая за стайкой девчат, с которыми она о чем-то щебетала. Я хотел увидеть, будет ли она глазами искать меня. Сердце радостно забилось - она искала!
Я стал провожать ее после занятий. Мы болтали и много смеялись. Я смотрел на ее карие глаза, на красивые, с приятным изгибом чувственные и в то же время по-детски пухленькие губы. Влюблен по уши!
Жила Ира в общежитии. Приехала из небольшого поселка Ходорив, в двух часах езды поездом от Львова. Там она танцевала в кружке народного танца и, соответственно, поступила на хореографический факультет училища.
Каждый день я провожал Иру до общежития. Настал конец декабря. До нового, 1962 года оставалась всего пара дней. Мы еще не целовались и за руки не держались. Нам было хорошо и весело. Мама не понимала, что это со мной происходит. На занятия будить не надо. Я с нетерпением ждал каждого утра. За два дня до Нового года Ира спросила, хотел бы я встречать праздник с ней, у друзей на квартире. Еще бы!
Последний день уходящего года выдался холодным, но не ветреным. Пушистый снежок весело поблескивал, припудрив дороги. Компания собралась большая. Сели провожать старый год. Ирин однокурсник Алик, уже отслуживший в армии, налил нам по полной пузатой рюмке водки.
К алкоголю я был и есть в силу нашей семейной генетики равнодушен, но рюмку выпил. Ира свою рюмашку осушила одним глотком. В двенадцать часов под бой курантов я выпил еще одну, Ира махнула еще одну пузатую. Чуть позже еще две. Немного потанцевали под радиолу и спустились вниз в подъезд. Я был в брюках и белой рубахе. Она в ситцевом розовом коротеньком платьице. Я обнял ее и поцеловал.
- Я люблю тебя! - сказал я страстно.
- И я тебя, - шепнула тихонько Ира.
Постояли немного. Оба дрожали от возбуждения и от холода. Потом поднялись в квартиру. Весь оставшийся вечер мы никого не замечали.
С этого дня все возможное время проводили вместе. Я провожал ее до общежития, бежал домой немного позаниматься и вновь бежал к ней. Мы вдвоем облазили все парки города, благо их во Львове много. Всегда можно найти укромные скамеечки и целоваться до одури. В одиннадцать двери общежития закрывались, и мы вынуждены были возвращаться. С нетерпением я ждал завтра.
Как-то она не пришла на занятия. Девчонки сказали, что ночью ее забрала "скорая помощь", и ей сделали операцию - удалили аппендицит. Мама каждый день давала мне двадцать копеек на обед. Чаще всего я не ел, а собирал денежку на кино, мороженое и сигареты. У меня были в кармане уже два рубля, и мне хватило на коробку конфет, с которой и объявился у нее в больнице. Ира вышла в домашнем халатике, держась за бок. Увидев меня, улыбнулась. Я протянул коробку. Взяла, поблагодарила тихим голосом и, наклонив голову, тепло заглянула мне в глаза.
Характером любовь моя удалась не простым, скорее сложным. В ней переплелись доброта, стыдливость и скандальность, гнев, грубость и смелость, ревность и безразличие. Бесстрашие и веселость могли вдруг обернуться слезами, и через минуту опять смех. Весь набор, чтобы жизнь не превратилась в рутину и скуку. На ее хорошеньком личике блестели кокетливые карие глаза.
Скучно нам не было никогда. Однако ссориться начали довольно рано. Прошли пять месяцев с тех пор, как мы начали встречаться. Как-то, расставшись на несколько часов, я вернулся к ней в общежитие. Иры не было. Девочки доложили, что она с подругой Оксаной пошла в клуб "Сарай" на танцы. "Могла бы мне сказать, - подумалось, - тоже поплясал бы, и вообще - почему она так поступила?!" Я пошел в "Сарай". Танцевальные площадки города всегда были заполнены. Львовяне - народ веселый, потанцевать любят. У клуба толпились люди. Много дружинников - драки были нормальным явлением. В этот вечер было особенно многолюдно. Оказалось, что недавно на Высоком замке повесили чернокожего студента медицинского института. В последний раз его видели на танцах в этом клубе. Говорили, что студент в пылу спора с девушкой по причине отказа танцевать с ним затушил окурок об ее лоб. Львовянам не нравится, когда их девчатам тушат окурки о лоб, и студента повесили. На каждом углу маячили дружинники. После недолгого наблюдения у меня созрел интересный план. Подошел к дружиннику постарше.