Позвонила жена.
- Ну, что происходит?
- Все то же.
- Чего тебе там сидеть, закрывай и поезжай домой.
- Хорошо, - послушно ответил я.
Разделался с бутербродом. Допил кофе.
- Ну что ж?! - сказал сам себе, закрутив "ракету" (большая закрутка с травкой). - Подумать бы надо.
Сделал пару затяжек.
- Ну что ж? - сказал себе еще раз. - Придется продавать наш домик, который мы очень полюбили.
Прожили мы в своем ранчо с большим садом девять лет. Вдоль забора росли кусты малины. В саду - яблонька, шелковица, слива, черешня, елочки и одна березка. В дальнем углу сада развесил банки-склянки - мой тир. Люблю пострелять из воздушной винтовки.
Как-то вышел в сад с винтовкой и увидел на верхушке самого высокого дерева скворца. Не думал, что попаду. Попал! За всем этим через кухонное окно наблюдали дочь и жена. Досталось мне от них!
- Убил птичку?! Теперь возьми и съешь, а если не хочешь, нечего убивать живое существо! - отчитала жена.
Дочь заставила похоронить пташку. Вырыл небольшую ямку. Положил трупик. Засыпал.
- Ну что, Алюшка, будем крестик ставить или магендовед?
- Папа! - надулась дочь и убежала в дом.
Они были правы. Больше в птичек я не стрелял.
Иногда, чаще всего это было летом, собирались у нас друзья, моя огромная родня с детьми разных возрастов. Жарили мясо, пили водку, курили травку. Я доставал баян, и первая песня в нашем репертуаре была "Шумел камыш". Англоязычные соседи вполне дружелюбно говорили:
- Russians are coming.
И хлопали. Все были веселы и счастливы.
Сварил еще один кофе. Сварганил еще один бутерброд. Поменял джазовую музыку на классическую. На улице уже давно стемнело. Свет из витрин небольших магазинчиков, занявших все первые этажи, мерцал на тротуарах мертвецким отблеском. В "Таверне" - тишина. Я долго смотрел на свечу. Добил чинарик. И... понесла меня моя персональная машина времени, заправленная травкой, в старинный и очень симпатичный город Львов.
Часть I
...Память, мой злой властелин,
Все будит минувшее вновь.
(Романс)
Начало
До войны родители жили в Витебске. Расписались они на пятый день войны. Город бомбили. Утром 27 июня забежали в загс. Пожилая сотрудница заведения держала в руках ворох бумаг. Бумаги валялись повсюду. Выла сирена. Женщина собралась бежать, прятаться. Увидев перед собой двух молодых людей, крепко державшихся за руки, тяжело дыша прохрипела:
- Вы чего?!
- Распишите нас быстро, пожалуйста! - громко попросила мама.
- Какое тут распишите! Бомбы летят - бегите, прячьтесь!
- Распишите сейчас же! Он отправляется на фронт через три минуты! - властно скомандовала моя будущая мама.
Через минуту они стали семьей.
Военные и их семьи лихорадочно грузились в вагоны. И тут на битком набитой повозке, запряженной старой, ошалевшей от взрывов клячей, появляются молодожены с пятью братьями и сестрами, с тещей и тестем. Отец, музыкант военного оркестра, показал капитану, командовавшему загрузкой состава, брачное свидетельство. Офицер глянул коротко на бумажку, на телегу с трясущимися от страха детьми. Замотал головой:
- Нет, нет, нет, только непосредственная семья!
Отец взмолился:
- Товарищ капитан, это же родные братья и сестры жены, ее папа и мама!
- Я сказал - нет, бери жену и быстро в вагон!
Мама побежала прощаться. Все громко плакали. Капитан посмотрел еще раз на плачущую ораву. Бомбы падали все ближе.
- Грузитесь, да побыстрей! - хрипло рявкнул он.
Так немолодой, уставший русский офицер спас всю семью мамы! Большинство витебских евреев пеплом устлали освенцимский плац.
Брат отца погиб в первые дни войны при осаде Брестской крепости. В грузовик со снарядами, который он вел, прямым попаданием угодила бомба. Осталась пыль! Как-то отец, находясь в составе полкового оркестра, попал под бомбежку. Взрывная волна подбросила его и шмякнула бедром о железнодорожный рельс. Прихрамывал до конца своих дней.
Семья мамы попала в Ярославль. Папа играл в военном ансамбле под управлением Дмитрия Покрасса в Москве. Из-за сильных болей в бедре его отпустили на три дня - встретить 1944 год с женой, с которой он не виделся к тому времени уже три года. В новогоднюю ночь меня зачали, и через девять месяцев в роддоме на берегу Волги появился я.
Мамин отец был человеком строгим, молчаливым и болезненно честным. В 1918 году во времена экспроприации экспроприаторов был командиром отряда по раскулачиванию где-то в Белоруссии. Как-то его обвинили в утаивании награбленного. Он так возмутился, что положил свой партийный билет на стол и сказал, что если партия ему не верит, то ему и не нужна такая партия. Удивительно, как это ему сошло с рук? Он стал сапожником и оставался им до конца своей жизни. Был туговат на оба уха.
В Ярославле наша большая семья, состоящая к тому времени из бабушки, дедушки, шестерых детей и двух внуков, жила в небольшой хатке с одной комнатой и сенями. У нас с Аркадием, моим двоюродным братом, родившимся на два месяца позже, была одна коляска на двоих. Аркашку бабушка, когда наши матери уходили на работу, укладывала на меня сверху. Я был на два месяца старше и, видимо, оттого, что он давил на меня, вырос более высоким. Наши мамы работали в разные смены на заводе и поочередно кормили нас грудью. Бабушка разжевывала хлеб, заворачивала в марлю и вставляла нам с Аркашкой во рты. Наверное, было вкусно.
Дед сапожничал. Как-то в очень холодный январь я заболел, орал и не давал деду и всем остальным спать.
- Забери его куда-нибудь! Мне утром на работу! - раздраженно ворчал дед.
Дальше сеней идти было некуда, и мама, запеленав меня во все теплое, что смогла найти в доме, вышла в сени, в сердцах проворчав себе под нос;
- Глухая зараза!
И надо же было такому случиться - дед услышал. Как был в кальсонах, вскочил с кровати, догнал уже в сенях маму.
- Это я глухая зараза?!
И закатил маме оплеуху. Я выпал из ее рук на пол. Ничего со мной не случилось, я был тепло укутан, но думаю, что это падение повлияло на дальнейший выбор профессии. Через две недели, мы с мамой уехали к папе в Москву. Девятого мая 1945 года на Красной площади в день Победы сидел у папы на плечах и тыкал пальчиком в небо на самолеты и салют.
Где-то далеко, с мавзолея Лысого Бога усмехался в густые усы Усатый Бог.
Львов
Наш дедушка по отцовской линии получил официальное извещение, что его сын пропал без вести. Сразу после войны он занялся поисками сына. В 1946 году дедушка Шик с военной типографией, в которой работал наборщиком, попал во Львов. В том же году он получил письмо о том, что его сын жив-живехонек и живет в Москве. Дедушка написал сыну письмо, предложив собрать свою семью и ехать к нему на далекую Западную Украину в красивый город Львов, где работы для музыкантов навалом. Папу комиссовали. Мы поехали во Львов. Спустя короткое время к нам переехала вся мамина большая семья.
За свою почти восьмисотлетнюю историю Львов не раз лихорадило. Куда его только не бросало! Кто здесь только не хозяйничал! Кого только не было!
Город был основан в XIII веке князем Даниилом Галицким и до середины XIV века был в составе Галицко-Волынского княжества. С XIV века входил в состав Речи Посполитой. В конце XVIII века находился под властью Габсбургов и с 1919 по 1939 год - опять входил в состав Польши. В XVII веке поселились армяне и евреи. 22 сентября 1939 года было подписано соглашение "О передаче города Львова войскам Советского Союза". Началась советизация об руку с русификацией.
Несмотря ни на что, Львов остался гостеприимным, веселым городом. Это город красивейших парков, огромного количества церквей, монастырей, костелов и театров. В архитектуре наблюдается смесь ренессанса и барокко. Есть армянская церковь. Были синагоги.
За прошедшие столетия в городе сформировался свой, ни на что не похожий мирок. Поляки различали типичный львовский говорок. Был и сугубо свой музыкальный фольклор.