В родительской спальне меня кое-что озадачило. На двуспальной кровати спала одна только мадам. Я быстренько прикончил ее. Но где же месье? Похоже, он уже встал. Зато портфель лежал на виду, даже искать не надо.
«Должно быть, месье на утренней пробежке, – подумал я. – Что ж, подождем». А пока можно заняться его дочкой. Последняя спальня наверняка ее. Разобранная постель тоже пуста.
«Бегает вместе с папой?» – мелькнуло у меня в голове. Да, скорее всего, учитывая все эти нули в холодильнике. Сегодняшние подростки – сплошь анорексия и тому подобные заморочки.
Я огляделся. Даже если ты наемный убийца, спальня юной девушки внушает благоговейное любопытство. Что могла сказать комната о своей хозяйке? Ни фотографий, ни постеров на стенах. Я попытался вспомнить ее лицо на снимке. Нет, не запомнилась она мне. Кажется, маленькая брюнетка с серьезным личиком.
В очередной раз я порадовался своему бесчувствию. Другого на моем месте до слез растрогала бы эта неискушенная юность.
У меня над головой послышался шум. Я поднялся по лестнице и остановился перед приоткрытой дверью. За ней творилось нечто невообразимое.
Это была ванная комната. В ванне, погруженный в мыльную пену, лежал голый министр. Подняв руки вверх, он с ужасом смотрел на девочку, которая угрожала ему револьвером.
– Куда ты его спрятал? – суровым тоном спрашивала малышка.
– Полно, дорогая, перестань шутить. Разумеется, я его тебе верну.
Таким же голосом он, наверное, вещал во время теледебатов.
– Я не прошу, чтобы ты мне его вернул. Я спрашиваю, куда ты его положил. Я сама его заберу.
– В нашей спальне, где спит мама. Не ходи туда, ты ее разбудишь.
– Где именно в спальне?
– Не помню.
– Если сию же секунду не вспомнишь, я выстрелю, честное слово.
– Бред какой-то. Где ты взяла оружие?
– Украла позавчера в Ассамблее, у ночного охранника.
– Это серьезное нарушение закона. А тебе только что исполнилось восемнадцать, так что придется отвечать как взрослой.
– От преступника слышу.
– Вздор, ни один закон в мире не…
– Красть чужой дневник подло.
– Я искренне сожалею об этом. Ты такая скрытная, я ничего о тебе не знаю. И это очень тяжело. Но теперь все пойдет по-другому. Мы будем с тобой все обсуждать, вести постоянный диалог.
– Это будет наш первый и последний диалог, если не скажешь, куда ты спрятал дневник.
Похоже, мне предстояло совершить идеальное преступление. У нее был точно такой же револьвер, как у меня. Так что всю эту бойню века припишут девчонке. Ей осталось только папеньку прикончить. Затаив дыхание, я гадал: убьет или не убьет? Я так мечтал о прекрасной убийце, и вот она – передо мной. Я млел от восторга. Почему же меня так проняло? Может, потому что она с револьвером? Девушка казалась мне гораздо красивей, чем на фото.
– Дорогая, позволь мне выйти из ванны, и я схожу за ним в спальню. Я действительно не помню, куда его…
– То есть ты бросил его где попало! Это еще хуже.
– Я твой отец. Не будешь же ты убивать своего отца.
– Это называется отцеубийство. Раз есть слово, значит, такое случается.
– Убить родного отца за дневник!
– Но ты нарушил неприкосновенность моего дневника! Это такое тяжкое преступление, что для него даже нет названия.
– Так ты же не писала ничего непристойного.
– Как? Ты его прочел?
– Конечно. А для чего же я его брал?
Для девочки это было чересчур. Она выпустила всю обойму. Ошеломленный министр ушел под воду. Мертвый.
Не двигаясь с места, девушка разглядывала труп отца. Пристально, как художник – свое первое творение. Мыльная пена смешивалась с кровью.
Я мог бы убить ее сразу, но мне хотелось, чтобы она все видела. Когда ее огромные глаза встретились с моими, я испробовал метод, подсказанный Юрием: сначала один висок, потом другой, целясь чуть повыше. Она и бровью не повела.
Я вернулся в спальню мадам, взял портфель и покатил домой.
По дороге мне пришлось остановиться. Я бы не дотерпел до Парижа. Спрятавшись в кустах, я дал себе волю. Но финиш был почему-то слабее, чем я ожидал.
Пока мой мотоцикл мчался по асфальту, я уныло размышлял: отчего же такой слабый оргазм? До сих пор я ликвидировал всяких уродов, и всегда все было отлично. Сегодня впервые поработал с хорошенькой девушкой, а результат – так себе. Странно, ведь я был так возбужден.
Оказывается, в науке об эротизме онанистов еще много белых пятен.
Дома, на кровати, я предпринял вторую попытку: может, мне не хватало привычной обстановки, чтобы вознестись на седьмое небо. Я снова прокручивал все в голове: мальчишки, жена министра, ванная комната, отец, дочь. Впечатления уже несколько притупились, но сработали. Тем не менее гора снова родила мышь.