Среди окружавших клиента людей выделялась девушка, которая, наверное, играла в фильме. Она была чертовски красива: тоненькая, невысокая, с лицом мадонны. Ее коротенькая юбчонка открывала такие стройные и хорошенькие ножки, что дух захватывало. У меня вдруг мелькнула мысль: вот бы устроиться на работу в кино – только ради того, чтобы любоваться такими красотками!
А что мне, собственно, мешает? Разве я обязан быть наемным убийцей до самой пенсии? Что будет, если я не ликвидирую киношника? Что это изменит, раз уж начальство все равно перестало мне доверять?
В моей голове созревал план. Нужно в последний раз съездить домой и взять самое необходимое. Рюкзака мне вполне хватит. И бесследно исчезнуть, чтобы до меня не могли добраться. С моими сбережениями это вполне возможно.
Но рассудок подсказывал, что это пустые мечты. Контракт есть контракт. Если я не убью клиента, то окончательно потеряю доверие шефа, который дал мне это задание, чтобы испытать меня. Нельзя упускать такую возможность восстановить свое доброе имя. Я-то знал, что я невиновен, но мои начальники этого не знали. Я должен был доказать, что на меня можно положиться.
Киношник сказал: «Ну, поехали!» – и двинулся к машине в сопровождении четырех человек, актрисы в том числе. Я понял, что пора действовать, и шагнул к нему.
Он увидел меня и остановился, явно ожидая, что я всучу ему дилетантский сценарий или попрошу автограф. Я полез в карман за оружием, но тут вдруг девушка заслонила его собой и крикнула: «Осторожно!» Я замер на месте.
– Что это на тебя нашло, Луиза? – удивился режиссер.
– Что вам надо, месье? – с ужасом спросила меня девушка.
Мое сердце заныло и бешено заколотилось – так было, когда в спальню влетела ласточка. Я чувствовал прижатый к сердцу дневник малышки, который засунул под куртку – словно защитился бронежилетом.
Я вынул руку из кармана, где лежал револьвер, и положил ее на выпрыгивающее из груди сердце.
– Прекрати, Луиза. Посмотри, как ты его напугала. Успокойтесь, месье. Что вы хотели сказать?
Непримиримый взгляд актрисы удерживал меня на почтительном расстоянии. Я понял, что не выполню задания.
– Я восхищаюсь вами, – пробормотал я. – И мечтаю с вами работать.
– Так вот в чем дело, – сказал режиссер, решив, что я обращаюсь к нему.
– Правда, у меня нет никакой квалификации, – добавил я, в то время как Луиза своим хрупким телом продолжала заслонять режиссера. – Но я согласен на любую работу: подавать кофе, мыть полы.
Мы с девушкой смотрели друг другу прямо в глаза.
– У вас есть водительские права?
– Да, на вождение мотоцикла, – ответил я, показывая на свое транспортное средство, припаркованное неподалеку. – Я курьер.
– Это хорошо, – вмешался какой-то тип из окружения режиссера. – Курьеры всегда нужны.
– Как тебя зовут? – спросил режиссер.
Обращение на «ты» означало, по всей видимости, что я принят.
Я подумал, что с Урбаном пора завязывать. И выбрал себе другого папу римского:
– Иннокентий.
– Иннокентий? Невинный?[4] Что, серьезно? – переспросил режиссер.
– Серьезно, – подтвердил я.
– Гениально. А я уже отчаялся встретить хоть одного невинного.
Луиза наконец-то расслабилась. Я вздохнул с облегчением. Тип, который перед этим вмешался в наш разговор, на клочке бумаги записал адрес киностудии и велел мне явиться завтра утром.
– Что, серьезно? – спросил я в свою очередь.
– Так же серьезно, как то, что тебя зовут Иннокентий. Тебе повезло, у нас сегодня хорошее настроение.
– У всех, кроме Луизы, – заметил режиссер, усаживаясь в машину.
Перед тем, как последовать за ним, девушка в последний раз бросила на меня подозрительный взгляд. Ясно, что она имела в виду: «Знай, я не спускаю с тебя глаз». Догадывалась ли она о том, как была права?
Машина уехала. А я оторопело смотрел ей вслед.
Иннокентий… Невинный… По-моему, это единственное имя, которое несет в себе отрицание. Быть может, именно по этой причине почти никто не называет так своих детей: «Мой сын? Его зовут Он-не-сделал-ничего-дурного».
Но я окрестил так не свое потомство, а самого себя. Имя вырвалось у меня внезапно, я и задуматься не успел, а это неспроста. Если наемный убийца решает вдруг назваться Невинным, он не просто меняет имя, он меняет сущность.