Да, было время, когда подобные слова мне бы польстили.
– Не дуйся, – сказал Юрий, неправильно расценив мое молчание. – Когда-нибудь и ты их увидишь.
Увы, в этом я как раз не был уверен.
Зато мне везло в другом: я получал удовольствие, убивая людей. И мне это ничуть не приедалось.
Я так боялся, что острота ощущения может притупиться, но ничего подобного: с каждым разом оно захватывало меня все сильней. И мне не терпелось как можно скорее домчаться до постели, чтобы наконец-то кончить. Но сексуального влечения к жертвам я не испытывал: меня возбуждали только красивые люди, а те, кого я убивал, красотой не отличались. Уродцы, которые, на худой конец, могли бы вызвать у меня извращенное желание, тоже не попадались.
Весь фокус заключался в самом акте убийства – в эти минуты я ощущал себя всесильным и злым божеством, которое что хочет, то и творит. Или напротив – самым справедливым из судей, которому одному известно, что есть добро, а что зло. Спуская курок, я верил, что не только вершу судьбу своей жертвы, но и выполняю волю небес.
До утраты чувствительности я вряд ли смог бы так убивать. Пришлось бы преодолевать массу преград. Ведь именно тело делает нас слабыми, побуждает жалеть ближнего. Раньше я не мог ударить ногой даже укусившую меня собаку.
Теперь же перед ликвидацией незнакомцев оставалось подавить такое вялое сопротивление, что его даже трудно назвать физическим. В последнем, еще не сдавшемся бастионе моего тела, прячущемся неизвестно где, все еще сохранялась некая нематериальная память о материи, единственной функцией которой было дарить мне наслаждение. Для удовольствия все же требуется какой-то минимум органов.
Но минимума мне было вполне достаточно. И до предела ужавшихся эрогенных зон тоже хватало, вызвать их к жизни было проще простого. Убийство имело для меня огромный духовный смысл: если допустить, что оргазм есть плоть, взрывающаяся от мысли, то это будет ключ к пониманию моей тогдашней жизни.
Мотоцикл не только уносил меня с места преступления, но и помогал домчать мою жажду до постели, где я мог утолить ее.
Если мой пыл частично расплескивался по дороге, я разжигал его вновь, воображая, как совершаю убийства еще не опробованными способами: вонзаю в сердце кинжал, перерезаю глотку, отрубаю саблей голову. Чтобы картинка подействовала, необходимо было пролить как можно больше крови.
Странно, ведь можно представить себе не менее жестокие сцены удушения или отравления. Но у меня вставал только на гемоглобин. До чего же странная штука – эротика.
Однажды я увидел на улице девушку, которую когда-то любил. Мне случалось и раньше сталкиваться со своими бывшими. Подобные встречи с ошибками прошлого никогда не доставляли мне удовольствия. Не говоря уж о неловкости, которую при этом непременно испытываешь.
А на этот раз ничего подобного. Меня это приятно удивило. Я даже не подумал перейти на другую сторону и поздоровался как ни в чем не бывало.
– Вижу, у тебя все в порядке, – сказала она.
– Да. А ты как?
Она поморщилась. Ну все, сейчас начнет жаловаться. Я тут же распрощался.
– У тебя совсем нет сердца, – бросила она мне вслед.
У меня и в самом деле его не было. Я уничтожил в себе этот источник проблем и страданий, и рана давным-давно затянулась. Вместо него у меня теперь работал механический насос, практически не требовавший к себе внимания.
И я ничуть не скучал по этому слабому органу – слабому, вопреки воспевшим его мужество легендам. Отважное сердце Родриго? Нет, это не про меня.
Я спросил Юрия, нравится ли ему убивать.
– Это приносит облегчение, – ответил он.
– От чего?
– От стресса.
– А убивать – разве это не стресс?
– Нет. Это страх.
– То есть страх снимает тебе стресс?
– Да. А тебе нет?
– Нет.
– Почему ты тогда этим занимаешься?
– Потому что мне нравится этот страх сам по себе. Никакое облегчение мне не нужно.
– Да ты просто извращенец.
В его голосе послышалось уважение, и, довольный произведенным впечатлением, я удалился.
Очень скоро я стал позволять себе излишества. Заказы на убийства поступали не регулярно, и меня это очень напрягало. День без убийства был для меня таким же потерянным, как раньше – день без секса. Я устал постоянно прислушиваться к телефону, как придурок, что без конца заводит знакомства по объявлениям в газетах. Недолго думая, я решил, что имею право на некоторые экспромты.
Наемный убийца совершает идеальные преступления, потому что не сам выбирает своих жертв. Он ничего о них не знает. И полиции не за что уцепиться. А кто мне мешает самому себе заказывать клиентов, соблюдая при этом тот же непреложный принцип: ничего о них не знать?
Поначалу я наугад раскрывал телефонный справочник и с закрытыми глазами тыкал пальцем в чью-нибудь фамилию. Но этот метод себя не оправдал: какой же он незнакомец, если ты знаешь его имя? В ту минуту, когда я его убивал, имя мешало мне, как камешек в ботинке. Для полноты ощущений требовалось исключить даже малейшие угрызения совести.
Идеальный незнакомец – это первый встречный, мимо которого проходишь, даже не взглянув на него. И ты убиваешь его только потому, что подвернулся удобный случай: вокруг ни одного свидетеля. И когда ты выпускаешь две пули в его котелок, то еще вопрос, кто удивлен сильнее: он или ты.
Я называл это fast-kill по аналогии с fast-food. Об этих убийствах я не распространялся – как люди, скрывающие, что питаются в «Макдоналдсе»: тайные радости всегда слаще.
Это было сильнее меня. «Неужели я стал маньяком?» – подумал я как-то вечером. Меня тревожила не патологическая сторона этой привычки, а ее вульгарность. Серийный убийца – это клише из плохого кино, самая жалкая из уловок современных сценаристов. Публика тащится от таких штучек, что только подтверждает ее дурной вкус.
Поразмыслив, я решил, что у меня нет ничего общего с серийными убийцами. Идя на дело, я не готовился, как они, подолгу и с маниакальной тщательностью. Я убивал просто для здоровья: каждодневное убийство было необходимо мне, как иным – плитка горького шоколада. И от передозировки меня мутило точно так же, как и любителей шоколада. Такое случалось, если после тягостного молчания телефон вдруг звонил в половине одиннадцатого вечера. Я уже не вытерпел и прикончил кого-нибудь, а тут мне дают ночное задание. Ничего не поделаешь, я тут же послушно выполнял его, хотя и без особого желания. Никто на свете так не ценится за абсолютную надежность, как наемный убийца. Чуть заартачишься – и все, привет: тебя списали. Узнаешь тогда, что чувствуют старые актрисы, чей телефон никогда не звонит.
Еще и поэтому я не злоупотреблял импровизациями: боялся потерять место. Это означало бы отказаться от обожаемой профессии, которая по сравнению с fast-kill имеет множество преимуществ: гордое сознание своей избранности и соответствия строгим критериям, игровой момент (узнать клиента по фотографии, иногда давней), удовлетворение от того, что пришил настоящего мерзавца, упражнения на смекалку при получении совершенно непонятного заказа, например: «Почему, интересно, шеф поручил мне ликвидировать кармелитку?» И опять же, зарплата, что тоже приятно.
Но не пронюхал ли Юрий о моих забавах? Решив, видимо, меня предостеречь, он рассказал мне о собрате по профессии, который засветился, подрабатывая на стороне.
– Ты его уволил? – спросил я.
– Шутишь? Его тут же заказали коллеге.