В прошлом году я оказалась одной из пропавших без вести, и моя Нини никак не могла меня найти, хотя я не делала ничего особенного, чтобы спрятаться. Нидия и Майк считают, что американское правительство под предлогом предотвращения угрозы терроризма следит за всеми нашими движениями и намерениями, однако я сомневаюсь, что оно может иметь доступ к миллиардам электронных сообщений и телефонных разговоров, воздух пропитан словами сотен языков, было бы невозможно упорядочить и расшифровать шум этой Вавилонской башни. «Они способны сделать это, Майя, у них есть необходимые технологии и миллионы рядовых бюрократов, единственная задача которых — шпионить за нами. «Если невинные должны остерегаться, тебе в ещё большей степени стоит это делать, послушай меня», — настояла моя Нини, когда в январе мы прощались в Сан-Франциско. Оказывается, что один из этих самых невиновных — её друг Норман, отвратительный гений, который помог бабушке взломать мою электронную почту и мой мобильный в Беркли. Он посвятил себя распространению в интернете анекдотов о Бен Ладене, и менее чем через неделю два агента ФБР уже были на пороге его дома, чтобы допросить его. Обама не демонтировал оборудование для внутригосударственного шпионажа, которое было установлено его предшественником, так что всех мер предосторожности будет мало, — утверждает моя бабушка, и Мануэль Ариас согласен с ней.
У Мануэля и моей Нини есть код, чтобы разговаривать обо мне: книга, которую он пишет, — это я. Например, чтобы дать бабушке представление о том, как я адаптировалась на Чилоэ, Мануэль говорит, что книга продвигается даже лучше, чем ожидалось, он не сталкивается с серьёзными проблемами, и чилоты, обычно люди замкнутые, активно участвуют. Моя Нини может писать ему с большей свободой, поскольку выходит в сеть не со своего компьютера. Так я и узнала, что завершилось оформление развода моего папы, что он по-прежнему летает на Ближний Восток, а Сьюзен вернулась из Ирака, и теперь отвечает за безопасность Белого дома. Моя бабушка поддерживает с ней связь, ведь они стали подругами, несмотря на стычки в первые дни их знакомства, когда Нидия чрезмерно вмешивалась в семейную жизнь невестки. Я напишу Сьюзен, как только моя ситуация придёт в норму. Я не хочу её терять — она была очень добра ко мне.
Моя Нини продолжает работать в библиотеке, сопровождать умирающих в хосписе и помогать О’Келли. «Преступный Клуб» попал в газетные заголовки после того, как двое из клуба выяснили личность некоего серийного убийцы в Оклахоме. Используя метод дедукции, они пришли к тем результатам, которых полиция не смогла достичь при помощи всех своих современных методов расследования. Эта известность вызвала поток заявок на вступление в клуб. Моя Нини намерена взимать с новичков ежемесячную плату, хотя О’Келли утверждает, что так пропадёт весь их идеализм.
— Пластины для изготовления фальшивых денег Адама Трэвора могут поспособствовать катаклизму международной экономической системы. Они как ядерная бомба, — заметила я Мануэлю.
— Да они же на дне залива Сан-Франциско.
— Мы в этом не уверены, но даже если это так, ФБР об этом не знает. Что будем делать, Мануэль? Если раньше меня искали из-за какой-то пачки поддельных купюр, тем больше причин искать меня теперь из-за этих пластин. Сотрудники серьёзно возьмутся за дело, лишь бы меня найти.
Пятница, 4 декабря 2009 года. Третий злосчастный день. Я со среды сижу без работы, не выхожу из дома, не снимаю пижаму — аппетит пропал, я ссорюсь и с Мануэлем, и с Бланкой, идут и идут мои безутешные дни, дни, когда я на американских горках эмоций. Незадолго до того, как я сняла телефонную трубку в ту чёртову среду, я летала в облаках, полных света и блаженства, а затем упала, как птица с пронзённым сердцем. Три дня я была вне себя, плача в голос о своей страсти, напасти и несчастье, но сегодня, наконец, я сказала себе: «Хватит!», и так долго принимала душ, что потратила всю воду из резервуара, зато вместе с мылом утекли и все мои несчастья. А затем я сидела на солнце на террасе, поедая тосты с вареньем из томатов, которые приготовил Мануэль, и еде удалось вернуть мой разум, куда-то девшийся в тревожном приступе любовного безумия. Я всё же смогла взглянуть на ситуацию объективно, хотя знала, что успокаивающий эффект хлебцев будет временным. Я уже много плакала и намерена и дальше плакать, сколько будет нужно, потому что мне жаль себя и своей отвергнутой любви, потому что я знаю, что произойдёт, если я попытаюсь быть храброй, как тогда, после смерти моего Попо. К тому же до моего плача никому нет дела — Даниэль его не слышит, и мир вращается всё также неостановимо.