Внутри было опрятно, безлично и депрессивно, в том же самом стиле, что и номер в отеле Копенгагена, где мы не могли принять душ, поскольку не обнаружили элементарного смесителя для ванны — везде были гладкие минималистичные поверхности из белого мрамора. Еда в гостинице оказалась столь аскетичной, словно была подана для украшения, и моя Нини, чувствуя себя обманутой, потребовала снизить цену. «Они дерут с нас целое состояние, тогда как здесь даже нет стульев!» — заявила бабушка у стойки администрации, где была лишь железная столешница и цветочная композиция из артишоков в стеклянном сосуде. Единственным украшением дома Марты Оттер была репродукция портрета королевы Маргариты, надо сказать, неплохая; не будь Маргарита королевой, она стала бы популярной актрисой.
Мы уселись на неудобном сером пластиковом диване: мой Попо с огромным чемоданом в ногах и моя Нини, державшая меня за руку, чтобы я никуда не убежала. Я терзала их годами, чтобы познакомиться со своей матерью, а в данный момент была готова убежать, страшась одной лишь мысли провести две недели с незнакомой мне женщиной и этими кроликами-альбиносами, моими братишками. Когда Марта Оттер ушла на кухню приготовить кофе, я шепнула Попо: если он оставит меня в этом доме, я себя убью. Он быстро передал мои слова бабушке, и меньше, чем за тридцать секунд, оба решили, что их путешествие было явной ошибкой. Было бы лучше, если внучка верила в легенду о принцессе из Лапландии до конца своих дней.
Марта Оттер вернулась со столь мизерными чашечками кофе, что они были без ручки, и после ритуала «передайте сахар и сливки» напряжение немного спало. Мои белейшей кожи братья устроились смотреть передачу о животных по телевизору без звука, чтобы никому не мешать — они были очень воспитанными; взрослые начали говорить обо мне так, будто я уже умерла. Моя бабушка достала из сумки семейный альбом и начала комментировать фотографии одну за другой: голенькая Майя двух недель от роду, свернувшаяся калачиком на одной из огромных ручищ Пола Дитсона II-го, Майя в три года, одетая в гавайскую рубашку и стоящая с укулеле, Майя семи лет за игрой в футбол. А я, между тем, с пристальным вниманием изучала шнурки своих новых туфель. Марта Оттер отметила, что я была очень похожа на Ганса и Вильгельма, хотя единственное сходство состояло в том, что все трое были двуногими. Полагаю, что увидев мою внешность, мать испытала тайное облегчение: по мне не было заметно латиноамериканских генов отца и при беглом взгляде я вполне могла сойти за скандинавку.
Через сорок минут, тянувшиеся, точно сорок часов, мой дедушка попросил телефон, чтобы вызвать такси, и вскоре мы распрощались, напрочь забыв о чемодане, который всё увеличивался и увеличивался в размерах и уже весил как слон. В дверях Марта Оттер робко поцеловала меня в лоб и сказала, что мы будем на связи, они поедут в Калифорнию через год или два, потому что Ганс и Вильгельм хотят побывать в Диснейленде. «Он же во Флориде», — объяснила я ей. Щипком Нини заставила меня замолчать.
Уже в такси Нидия легкомысленно сказала, что отсутствие мамы было далеко не бедой, а, скорее, даже благом, поскольку я росла раскованной и свободной в волшебном доме в Беркли с яркими стенами и астрономической башней, а не в минималистичной атмосфере у датчанки. Я достала из кармана стеклянный шарик с русалочкой, и, выйдя из машины, оставила его на сиденье такси.
После встречи с Мартой Оттер я несколько месяцев пребывала в оцепенении. В то Рождество, чтобы утешить меня, Майк О’Келли принёс мне корзинку, прикрытую клетчатым кухонным полотенцем. Откинув ткань, я нашла белую собачку размером с грейпфрут, мирно спящую на другом таком же кухонном полотенце. «Её зовут Дейзи, но ты можешь назвать её по-другому», — сказал мне ирландец. Я безумно влюбилась в Дейзи, прибегала из школы, чтобы как можно дольше с ней побыть, она была моей наперсницей, подружкой, моей игрушкой, спала со мной в кровати, ела из моей тарелки и жила, в основном, у меня на руках, поскольку не весила и двух килограммов. Это животное действовало на меня успокаивающе и делало настолько счастливой, что о Марте Оттер я более не думала. Где-то через год у Дейзи случилась первая течка — инстинкт, победивший даже её скромность, и собака убежала на улицу. Далеко ей убежать не удалось, поскольку вылетевшая из-за угла машина вмиг сбила её насмерть.