Месяцы спустя, когда Джо Мартин и Китаец похитили меня на улице и отвели на квартиру, чтобы выбить признание, где лежат оставшиеся деньги, Фредди вновь мне помог. Он нашёл меня связанной и с кляпом во рту на этом матрасе вовсе не случайно: он слышал, как Джо Мартин разговаривал по мобильному и сказал Китайцу, что нашлась Лаура Баррон. Спрятавшись на третьем этаже, он видел, как преступники волочили меня в квартиру, а немного погодя видел их уже вдвоём. Фредди выжидал больше часа, гадая, что делать, пока не решил войти в квартиру и выяснить, что со мной стало. До сих пор неизвестно, был ли голос в телефоне, приказавший убить Брэндона Лимана, тем же, что позже сообщил головорезам, где меня найти, и принадлежал ли этот голос коррумпированному полицейскому, был ли это один человек или несколько.
Майк О’Келли с моей бабушкой не заходили в своих рассуждениях настолько далеко, чтобы бездоказательно обвинять офицера Арану, но и не вычёркивали его из подозреваемых, с чем соглашался и не переставший дрожать Фредди. Мужчина или несколько, избавившиеся от Джо Мартина и Китайца в пустыне, сделали бы то же самое и с ним, если бы поймали. Моя Нини доказывала, что будь Арана тем негодяем, он бы расправился с Фредди ещё в Лас-Вегасе, хотя, по словам Майка, было бы трудно убить пациента в больнице или подопечного отважных «Вдов Иисуса».
Мануэль в сопровождении Бланки поехал в Сантьяго на осмотр к доктору Пуге. Тем временем Хуанито Корралес пришёл к нам домой, чтобы посидеть со мной и в один присест покончить с четвёртым томом про Гарри Поттера. Прошло уже более недели с тех пор, как я рассталась с Даниэлем, вернее, он расстался со мной, а я до сих пор ною, хожу как во сне, с ощущением, что меня побили, но я вернулась к работе. Шли последние недели занятий перед летними каникулами, и их нельзя было пропустить.
В четверг 9-го декабря вместе с Хуанито я пошла купить шерсть к донье Лусинде, поскольку у меня появилась идея связать Мануэлю один из своих чудовищных шарфов — самое меньшее, что я могла для него сделать. Я принесла наши весы, чтобы взвесить шерсть, — единственную вещь, которая уцелела после моей разрушительной истерики, потому что у весов доньи со временем стёрлись все номера, и чтобы как-то смягчить день, я принесла ей грушевый торт, получившийся несколько помятым, хотя в любом случае она оценит угощение. Дверь жилища доньи Лусинды заблокировало ещё при землетрясении 1960 года, и с тех пор использовали чёрный ход — нужно было идти через внутренний двор, где была плантация марихуаны, печь и жестяные бочки для крашения шерсти, мимо беспорядочно бродящих цыплят, клеток с кроликами и двух коз, ранее дававших молоко для сыра, а теперь мирно стареющих без обязанностей. Факин рысью бежал рядом с нами, держа нос по ветру и принюхиваясь, — так он узнал о случившемся ещё не войдя в дом и сразу же начал выть. В скором времени ему стали подражать и все собаки в округе — постепенно всё громче и громче — и вскоре они завыли по всему острову.
Внутри дома мы обнаружили донью Лусинду, сидящую в соломенном кресле рядом с включённой печкой, в платье для мессы, с чётками в руке, редкие седые волосы были собраны в тугой пучок, тело же практически остыло. Чувствуя, что пришёл её последний день, она устроила всё так, чтобы и после смерти никому не причинять беспокойства. Я села рядом с доньей на пол, пока Хуанито извещал соседей, которые уже шли, привлечённые воем собак.
В пятницу из-за поминок на острове никто не работал, а в субботу мы все пошли на похороны. Кончина столетней доньи Лусинды вызвала всеобщее замешательство, поскольку никто не представлял, что она смертна. На поминки соседи принесли в дом стулья, и толпа постепенно увеличивалась, пока не заполнила внутренний дворик и улицу. Старушку разместили на столе, где она обедала, и накрыли шерстью: покойная лежала в самом обыкновенном гробу, окружённая изобилием цветов в горшках и пластиковых бутылках — розами, гортензиями, гвоздиками, ирисами. С возрастом донья Лусинда настолько уменьшилась в размере, что её тело занимало лишь половину гроба, а покоящаяся на подушке голова напоминала головку младенца. На столе стояла пара латунных подсвечников со столбиками свечей и свадебный портрет, раскрашенный вручную, на котором Лусинда в наряде невесты была под руку с солдатом в старомодной униформе, первым из её шести мужей, девяносто четыре года назад.