Туристы бывают разных категорий: пожилые чилийцы, европейцы в отпуске, разного вида аргентинцы и путешественники неясного происхождения. Иногда приезжает группа азиатов или американцев с картами, гидами и книгами о флоре и фауне, изучающих всё с пугающей серьёзностью. Все, за исключением туристов, предпочитающих курить марихуану в кустах, ценят возможность услышать опубликованного писателя, способного прояснить тайны архипелага на английском или испанском языках в зависимости от обстоятельств. Мануэль не всегда навязчив; он может увлекать своей темой не очень продолжительное время. Он говорит посетителям об истории, легендах и обычаях Чилоэ и предупреждает их, что островитяне очень осторожны, необходимо узнавать жителей постепенно, с уважением, так, как будто нужно постепенно и с уважением привыкать к дикой природе, к беспощадным зимам, к капризам моря. Медленно. Очень медленно. Чилоэ не для торопливых людей.
Люди едут на Чилоэ с идеей повернуть время вспять, и разочаровываются городами Исла-Гранде, но на нашем островке они находят то, что ищут. Конечно, мы не ставим целью никого обмануть, однако, в день куранто случайно рядом с пляжем появляются волы и ягнята, большое количество сетей и лодок сушится на песке, люди надевают свои самые неказистые шапки и плащи и никому не приходит в голову пользоваться своим мобильным телефон на публике.
Эксперты точно знали, когда кулинарные сокровища в яме достигнут готовности, и вытащили песок лопатами, аккуратно поднимая мешок, листы гуннеры и белые ткани: одновременно в небо устремилось облако пара с изысканными ароматами куранто. Возникла ожидаемая тишина, а затем раздался гром аплодисментов. Женщины достали кушанье и подали его на картонных тарелках с новыми порциями писко, национальным напитком Чили, способным свалить с ног казака. Уже под конец мероприятия мы вынуждены были поддержать нескольких туристов на пути к лодкам.
Моему Попо понравилась бы такая жизнь, эта территория, это изобилие морепродуктов, эта неспешность времени. Я никогда не слышала, чтобы он говорил о Чилоэ, или включал бы его в свой список мест для посещения перед смертью. Мой Попо — как я по нему скучаю! Это был большой медведь, сильный, медленный и милый, тёплый, словно печь, пахнущий табаком и одеколоном, с мрачным голосом и земным смехом, с огромными руками, чтобы держать меня. Он брал меня на футбольные матчи и в оперу, отвечал на мои бесконечные вопросы, стриг мне волосы и аплодировал моим бесконечным эпическим поэмам, навеянным фильмами Куросавы, которые мы вместе смотрели, мы ходили в башню, чтобы с помощью телескопа исследовать тёмный небосвод в поисках его гладкой планеты, зелёной звезды, которую мы никогда не сможем найти. «Обещай мне, что ты всегда будешь любить себя так, как люблю тебя я, Майя», — повторял он мне, и я дала обещание, не зная, что означает данная странная фраза. Он любил меня безусловно, он принимал меня такой, какая я есть, с моими ограничениями, маниями и недостатками, он аплодировал мне, хотя я этого и не заслуживала, в отличие от моей Нини, которая считала, что усилия детей не должны поощряться, потому что они к этому привыкают, а потом в жизни наступают ужасные времена, когда их никто не хвалит. Мой Попо прощал мне всё, он утешал меня, он смеялся, когда я смеялась, он был моим лучшим другом, моим единомышленником и доверенным лицом, а я была его единственной внучкой и дочерью, которой у него не было. «Скажи мне, что я любовь всей твоей жизни, Попо», — просила я его, чтобы насолить моей Нини. «Ты любовь всей нашей жизни, Майя», — отвечал он мне дипломатично, но я была любима, я в этом уверена; моя бабушка не могла со мной соперничать. Мой Попо был не способен выбрать себе одежду, за него это делала моя Нини, но когда мне исполнилось тринадцать лет, он повёл меня купить первый бюстгальтер, потому что заметил, как я заворачиваюсь в шарф и хожу сгорбившись, лишь бы спрятать свою грудь. Застенчивость мешала мне поговорить об этом с моей Нини или со Сьюзен, напротив, мне показалось нормальным примерять бюстгальтеры перед моим Попо.