Дня 3. Четвертый ночлег царицы в том же самом Можайске, а пана воеводы под некоей деревней, названной Маначином, где он ночевал в царских палатках, дорогих и богатых, специально для этого поставленных. Их было 18. Туда же прислали для него из Москвы довольно роскошную карету, запряженную шестеркою лошадей.
Дня 4. Пятый ночлег царицы в Дровачеве, а пана воеводы — в столичном городе Москве. Въезд пана воеводы в город произошел так: в день Вознесения Господня выслал царь четырех лошадей с седлами, одну для пана воеводы, у нее было довольно дорогое, украшенное золотом седло, другие три лошади — для его приближенных, которые и сели на них. За четверть мили от города к ним выехал Басманов[134] на коне, довольно богато, по-гусарски, и с ним впереди самых знатных бояр и дворян московских было до полутора тысяч. Все они проводили пана воеводу в город. Также мост диковинный был поставлен через реку Москву изобретательно, без опор, только на одних канатах. За ним перед первыми воротами стояло еще большое число всадников, довольно прилично одетых. Эти были поставлены в два ряда. Среди них был тайно и сам царь, а также пан Домарацкий[135] с польскою ротою. Но ни одного из них за мост на другую сторону не пустили. Таким образом проводили они все пана воеводу вплоть до самого двора, который был в крепости.
Там, едва мы слезли с коней, принесли очень сытные кушанья с царской кухни, которые все были разложены на дорогих золотых блюдах.[136] Более всего подали затейливых пирогов, но потом оказалось, что все это невкусно, ибо несолено. Пива также вдоволь давали. Как только кончился обед, прислал царь приближенного своего князя Ивана Федоровича Хворостинина[137] навестить пана воеводу и изъявить радость по случаю его счастливого приезда в государства его московские. Однако же в тот день пан воевода не приветствовал царя.
В тот же день ездил царь в один монастырь (как обычно это делал) к своей матери, ее монастырь находился там же в крепости, около ворот.[138] Одеяние на нем было белое, а конь у него каштановый, при нем было несколько сотен алебардщиков[139] и очень много конной “москвы”.
Дня 5. Шестой ночлег царицы в Вяземах. В тот день пан воевода приветствовал в Москве царя таким образом: со двора его, в котором тогда пан расположился, провожала его с обеих сторон прямо до самой крепости бесчисленная толпа стрельцов, почти наседавших один на другого. Стрельцы поднялись почти до больших дворцовых сеней, в которых стояло много выстроившихся в ряд бояр в дорогих одеждах. Из сеней вошли мы в палаты, где сам царь сидел на троне в одеянии, украшенном жемчугом и драгоценными камнями, в высокой короне, со скипетром в правой руке. Этот трон был из чистого золота, высотой в три локтя,[140] под куполом, стоящим на четырех щитах, а на куполе был помещен очень дорогой орел. От щитов над колоннами висело две кисти из жемчуга и драгоценных камней, а между ними камень топаз, величиною больше грецкого ореха. Колонны же под кистями такие: два льва серебряных, величиною с волков, лежа, держали большие золотые подсвечники, на которых стояли грифы и доставали до этих кистей. На трон вели три ступени, покрытые парчой.
По бокам царя стояло по два дворянина с бердышами,[141] железными на золотых рукоятках. Верхняя одежда и штаны на них были из белого бархата, подшиты и окаймлены горностаями. Сапоги тоже белые, сами они были опоясаны цепями. По левую руку стоял Дмитрий Шуйский[142] с обнаженным мечом, в парчовой одежде, подшитой соболями. За ним, позади царя, один слуга в дорогой одежде, с платком в руках. По правой стороне сидел московский патриарх,[143] перед которым держали крест на золотом блюде. После него епископы и весь Духовный совет,[144] а за ними сидели сенаторы[145] и другие дворяне. По левую руку — также сенаторы и дворяне.
Там пан воевода, поцеловав руку царскую, обратился к царю с речью, которая так его растрогала, что он плакал, как бобр, часто утирая себе очи платком. От имени царя отвечал посол Афанасий. Потом пан воевода сел за несколько шагов перед царем, на другой же лавке сели его приближенные паны, между этими лавками проходили мы по реестру целовать руку царскую. Когда это закончилось, царь, подозвав к своему трону пана воеводу, пригласил его на обед, а его приближенных приглашал Басманов.
134
Петр Федорович Басманов (ум. 1606) — сын одного из самых известных опричников, старший брат И. Ф. Басманова, убитого в бою против восставших под руководством Хлопка в 1603 г. В 1588 г. стольник, в 1589 г.. назначен рындою в поход против шведского короля, в конце 1599 — начале 1600 г. получил думный чин окольничего, около 1602—1603 гг. овдовел, в 1604 г. прославился успешной обороной Новгород-Северского от войск Лжедмитрия I, за что получил чин боярина. Федор Борисович Годунов послал его приводить государево войско к присяге на верность новому царю. Однако это назначение было сделано без учета местнического положения П. Ф. Басманова в иерархии московских служилых людей, — на более высокую должность, чем Басманов, был назначен князь Андрей Телятевский. По свидетельству Разрядной Книги, узнав об этом, “Петр Басманов, падчи на стол, плакал с час, лежа на столе; а встав со стола, являл и бил челом боярам и воеводам всем: „<...> и я не хочю жив быти, смерть прииму лучше тово позору“”. В результате П. Ф. Басманов перешел под Кромами на сторону Лжедмитрия I и стал одним из его самых преданных сторонников, погиб в один день с самозванцем. См.: Костомаров Н. И. Смутное время... С. 89; Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 200; РК 1475—1598 гг. С. 414, 415, 523; РК 1559—1605 гг. С. 259, 319, 354; Боярские списки... Ч. 1. С. 36, 108, 180; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 99.
135
Матвей Домарацкий — польский ротмистр, служил Лжедмитрию I в Москве, в 1608—1609 гг. участвовал в военных действиях в России.
136
Посылка блюда с царского стола считалась знаком особой царской милости. См.: Юзефович Л. А. “Как в посольских обычаях ведется...” М., 1988. С. 134.
137
Речь идет, видимо, об Иване Андреевиче Хворостинине (ум. 1625), происходившем из рода ярославских князей, видном публицисте, вольнодумце, поэте Смутного времени. В свои молодые годы он служил Лжедмитрию I, пользовался его расположением, получил от него чин кравчего. Был сослан при Василии Шуйском в монастырь. См.: СГГиД. Т. 3. № 90; Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею императорской Академии наук. СПб., 1836. Т. 3. № 147, 149 (далее — ААЭ); Очерки русской культуры XVII века. М., 1979. Ч. 2. С. 295—296; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 47.
138
Московский Вознесенский женский монастырь в Кремле, основан в 1386 г., служил усыпальницей московских великих княгинь. Располагался около Спасской башни. См.: Памятники архитектуры Москвы: Кремль. Китай-город. Центральные площади. М., 1983. С. 263—268.
140
Локоть — мера длины, ее размеры зависели от соотношения с саженью и пядью. По московскому счету в одном локте около 38 см.
141
Бердыш — холодное оружие пехоты, схожее с алебардой. На нижний конец древка насаживалось железное копьецо, при стрельбе из ручной пищали бердыш втыкался в землю и, таким образом, служил своеобразной подставкой.
142
Дмитрий Иванович Шуйский (ум. 1612) — князь, младший брат царя Василия Ивановича Шуйского, в 1577 и 1579 гг. рында у Ивана IV, с осени 1580 по апрель 1586 г. кравчий, с 1586 г. боярин, попал в опалу вместе с другими князьями Шуйскими и находился в ссылке в Шуе, в конце 1591 г. возвращен ко двору, в 1596— 1598 гг. — воевода в государевом полку, в 1604 г. был назначен воеводою в войске, посланном против Лжедмитрия I; во время царствования брата был одним из первых людей Московского государства. В 1610 г., командуя войсками под Клушино, потерпел сокрушительное поражение от гетмана С. Жолкевского, что в конечном счете привело к низложению с трона его брата. Умер в плену в Польше. См.: РК 1475—1598 гг. С. 293, 295, 319, 360, 364, 459, 497, 520, 530; РК 1559—1605 гг. С. 273, 303, 309, 312, 324, 351—353; Боярские списки... Ч. 1. С. 55, 74, 263; Ч. 2. С. 35, 44; Зимин А. А. В канун грозных потрясений. С. 21, 133, 135, 195, 199, 250, 275.
143
Игнатий (ум. ок. 1640) — московский патриарх, по национальности грек, кипрский архиепископ, бежал от преследований турок в Рим, в 1593 г. приехал
144
Патриарх с митрополитами и архиепископами составляли Освященный собор, решавший внутрицерковные дела и участвовавший совместно с царем и Боярской думой в обсуждении важнейших вопросов внутренней политики. См.: Ключевский В. О. Боярская дума... С. 510—524.
145
Здесь, используя привычные термины, автор “Дневника” говорит о членах Боярской думы. Вряд ли Лжедмитрий I предполагал какие-то реформы Боярской думы, с тем, чтобы расширить число ее членов и приблизить ее по статусу к польским институтам власти. См.: СГГиД. Ч. 2. № 93. С. 207—210 (перечень членов Совета в царствование Лжедмитрия I); Ключевский В. О. Боярская дума... С. 355—358; Пирлинг П. Димитрий Самозванец. С. 328—330.