Лишь когда он возвратился, поняли мы и убедились, что царя убили. С одной стороны, большая печаль, с другой стороны, хотя бы можно было радоваться, что нас оставят в покое. Однако затем у двора снова толпа стала собираться, даже почти на забор залезали. Поэтому снова пан воевода того пана Гоголиньского послал сказать, чтобы предводители приказали народу не толпиться, ибо, “хотя и не вмешиваемся мы в это дело, но в отчаянии своем мы можем не удержаться, потому что не стыдно нам будет честно умереть”. Тогда чернь отогнали и для безопасности окружили двор стрельцами. Однако все-таки из толпы народа кто-то выпустил из лука стрелу, которая на локоть только выше головы пана воеводы в стену воткнулась. После этого пан воевода на крыльцо не показывался.
Едва мы немного успокоились, как снова ударили во все колокола и стали бить из пушек. В это время осадили всею силою князя Вишневёцкого. Он хотел уже со всеми слугами и челядью на конях бежать в крепость либо в поле, не зная, что делается. Но когда его известили, что уже и царя убили, и поляков немало пропало, он понял, что некуда уже было ехать и приказал поставить лошадей, а сам приготовился защищаться в доме. Несмотря на то, что его уже обеспечили охраной и дали нескольких приставов, народ подступил к его двору и ворвался для грабежа. Князь, не дожидаясь, когда толпа, растерзав его пожитки, примется за него, крикнул челяди и ударил по ним. Так как справиться с ним не могли, быстро выкатили пушки и стали бить по зданиям. Обороняясь, поляки убили “москвы” до 300 человек. Немало их уложил насмерть пушкарь, не умевший управляться с пушкой.
Вместо того, чтобы бить по стенам, он занизил дуло и ударил в них же, в “москву”, пробив в толпе целую дыру. Сам князь неплохо бил их из лука.
Увидев тогда, что много людей побито, прискакал сам Шуйский (тот, что царем стал) и крикнул князю, чтобы тот перестал сражаться. Взяв крест, поцеловал его Шуйский, обещая князю мир. Тот поверил ему и впустил его к себе. Войдя в дом, Шуйский сильно плакал, видя там очень много убитой “москвы”, которые пытались прокрасться с тыла для грабежей. Наши всех побили, другие, пытавшиеся залезть в окна, прыгая, шеи поломали. Тогда Шуйский, боясь, чтобы народ снова не захотел расправиться с князем, взял его с лучшими слугами на другой двор, забрав с собою вещи и всех лошадей. Семнадцать человек у него было убито в том погроме и один слуга.
К пану старосте красноставскому также пытались ворваться, штурмуя дом и подкапываясь под забор. Но когда наши стали защищаться, приехали бояре и удержали народ, после чего поставили около двора стражу.
До этого уже наших очень много побили, особенно на улице Никитской,[183] где располагался царицын двор. Там оборонялись самыми большими силами — до нескольких сотен поляков на одной улице. Но что из того, если не все могли биться, ибо иные еще спали, когда окружили, по отдельности, все их дома. Поэтому каждый на своем дворе защищался с челядью. Либо, если товарищ с товарищем жили близко, они соединялись и защищались вдвоем. Другие, когда у них нечем уже было стрелять, выбегали на улицу с оружием в руках. Легло там “москвы” очень много, ибо наши оборонялись до изнеможения. Вероятно, некоторых обманом взяли, отобрав у них оружие, убивали, и так их больше всего погибло. А где наших было несколько человек или несколько десятков в защищенном месте, не могли им ничего сделать и оставляли их.
183
Название улицы, на которой останавливалась в Москве Марина Мнишек, в издании Н. Г. Устрялова отсутствует. Никитская улица располагалась в Белом городе в направлении тверской дороги и называлась по имени древнего Никитского монастыря.