Пани Старостина сохачевская, увидев суматоху, в доме своем заперлась и со слугами своими спряталась на чердаке. Оттуда долго ее не могли спустить, видя, что она защищается. Только вещи, лошадей, возы, что внизу были, забрали.
Пан Павел Тарло, сын старосты сохачевского, с паном Самуилом Балем защищались долго в одном дворе. Когда “москва” увидела, что не может одолеть их без урона для себя, она присягнула, что сохранит им жизнь. Поверив этой присяге, пан Баль вышел к ним, отдал свое оружие, и его сразу посекли вместе со слугами, которые вышли с ним. Видя это, пан Тарло не вышел за Балем, но, повернув назад, до конца защищался и остался невредим.
Там же, неподалеку, пана Петра Домарацкого, также присягою и перемирием обезоружив, когда он им сдался, вывели за ворота и убили. Слуги его рады были бы защищаться, но сам же пан, отобрав у них оружие, запер его в спальне. Правда, их не убили, но всего лишили.
Там же убили Яна Голуховского, дворянина короля его милости, который перед этим приехал к царю и был приставом у его посла Татева.[186] Этого, распластав накрест, пороли ножами и необыкновенно над ним измывались. Также пана Ясеневского (что был приставом у посла Афанасия) и челядь они убили.
Пана Цыковского младшего также убили, с которым был пан Яков Броневский, но по счастью, либо, вернее, провидением Божьим, он сумел прямо днем, среди этой суматохи, благополучно проехать в крепость к пану воеводе, сам-четверт.
Убили Целаря, краковского купца, и все драгоценности и товары захватили. Другого купца — Баптисту оставили, приняв за мертвого. Его Господь Бог возвратил к жизни, но оставил голым, он потерял большие суммы в золоте и серебре. Также и других купцов немало убили и забрали у них много денег, золота, серебра и других товаров. А более всего пропало драгоценностей, которые приобрел у них царь, но не успел заплатить за них.
Из царской роты убит пан Громыка Старший, сам-десят, и паны Зверхлевские, два брата. Челяди в той же роте, что при лошадях в поле оставалась, убили, как говорили, до 30 человек.
Всех убито, как по имевшейся у нас ведомости и реестрам, так и по известному от самой “москвы” подсчету трупов — до 500 человек, а “москвы” — вдвое больше.[187]
Около полудня этот дебош унялся. Несколько раз снова возникали стычки и нашим чинились жестокие притеснения и мучения. Более всего нашим вреда творили чернецы и попы в мужичьей одежде, ибо и сами убивали, и чернь приводили, приказывая нас бить, говоря, что “ „литва“ приехала нашу веру рушить и истреблять”. Великое кровопролитие и вред неисчислимый из-за той подлой измены произошли. А у нас и у наших старших Господь Бог разум отнял, так что мы до того времени не остерегались, ибо, верно, если бы мы держались сообща и располагались бы рядом, то не посмели бы напасть на нас, и ничего бы нам сделать не смогли, и не погубили бы так много наших. Но что говорить, так Господь Бог захотел совершить и наказать нас за наши беззакония, ибо мы его уже едва не забыли, стремясь к роскоши.
В тот же день по улицам лежали нагие тела убитых с ужасными ранами, вплоть до утра, когда их похоронили всех в могилах под Москвой, других в болотах и гноищах погребли, а некоторых в воду пометали. Тех же, которые укрылись и попрятались, свезли на Земский двор, переписали по именам и прозвищам и кто кому служил. У которых господа уцелели, отсылали их к своим панам, а у которых убиты — держали их в надежных местах и давали пропитание. Там они обнищали до последней рубашки, по возможности выручая друг друга.
В тот же день сперва Афанасий прислал навестить и утешить пана воеводу, затем Татищев, потом Голицын.[188] Эти двое были знатными сенаторами (через них произошла измена).
В тот же день с позволения бояр пан воевода был в крепости у царицы, только сам-четверт, там ему угрожала великая опасность, ибо народ еще не разошелся, и сразу, как только пан воевода вошел туда, ринулись за ним скопом. Бояре приказали запереть двери за паном воеводой. Но народу не прикажешь, ибо в то время большая у них сила была, чем у бояр. Ибо и всегда там больше мир может, нежели сенат, а особенно когда случаются избрание царя или бунты.
Навестив царицу, пан воевода, видя с великой скорбью и тоской немало всяких тел, лежавших обнаженными без погребения, возвратился на свой двор. Когда он проезжал прямо через эту мятежную толпу, то смотрели на него, как на какое-то великое чудо.
Тела положили на столе,[189] нагие и необычайно изуродованные. Лежали они там в течение трех дней на великое поругание, которое над ними с большой жестокостью чинили, посыпая песком, оплевывая, колотя, обмазывая дегтем, и другую срамоту творили на вечный позор.
186
Иван Андреевич Татев-Стародубский — князь, московский дворянин, в 1604 г. воевода в Чернигове, организовал сопротивление войскам Лжедмитрия I, но был выдан ему восставшими. В качестве посла самозванца ездил из Путивля к королю Сигизмунду III, чтобы воспрепятствовать агитации против Лжедмитрия I, проводившейся послом Бориса Годунова — Постником Огаревым. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 567, 584—585.
187
О количестве поляков, убитых в ходе восстания в Москве 17 (27) мая 1606 г., сохранились разные свидетельства. И. Масса указывает, что было убито 1000 человек, К. Буссов называет другое число — 2135. Сообщение автора “Дневника” более достоверно. См.: Немоевский С. Записки. С. 76—98; Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. / Пер. А. А. Морозова. М., 1937. С. 142; Буссов К. Московская хроника. М., 1961. С. 118—121, 355.
188
Василий Васильевич Голицын (ум. 1619) — князь, боярин, один из самых знатных и влиятельных людей Русского государства в Смутное время. В 1604 г. воевода войска, посланного против Лжедмитрия I, в мае 1605 г. перешел под Кромами на сторону самозванца, принимал участие в заговоре против царя Дмитрия Ивановича, а позже — в низложении царя Василия Шуйского. В 1610 г. отправлен во главе посольства боярского правительства к королю Сигизмунду III под Смоленск, был там задержан и умер в Польше. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 208—210; РК 1475—1598 гг. С. 407; РК 1559—1605 гг. С. 256; Боярские списки... Ч. 1. С. 74, 125, 266.