Осенью 1609 г. король Сигизмунд III, нарушив перемирие, открыл прямые военные действия против России и осадил Смоленск. По существу, это означало победу той части польско-литовской шляхты, которая требовала чуть ли не крестового похода в Россию, призывала завоевать ее, как конквистадоры Испании индейцев в Новом Свете. Именно с этого момента началась открытая интервенция поляков в Московское государство. Но Сигизмунд III вынужден был считаться и со значительной оппозицией в среде шляхты, существовавшей, как это показано в работах польского историка Яремы Мацишевского,[4] в течение всего Смутного времени и протестовавшей против вмешательства в русские дела. Поэтому до поры король воевал под Смоленском, который в Речи Посполитой считали своей исконной территорией, и в то же время искал путей сближения с русскими боярами и дворянами, особенно в среде сторонников Лжедмитрия II, обещая им права и вольности.
Появление еще одного претендента на русский престол в лице представителя польской династии раскололо Тушинский лагерь. В начале 1610 г. сначала Лжедмитрий II, а потом и Марина Мнишек бежали из-под Москвы в Калугу. Бывший тушинский патриарх Филарет Никитич Романов, отец будущего царя Михаила Федоровича, а также боярин М. Г. Салтыков и другие, чтобы способствовать сближению России и Речи Посполитой, в феврале 1610 г. заключили договор о призвании на русский престол королевича Владислава. Это означало продолжение политической линии “царя Дмитрия Ивановича”, но уже без самозванца с его непомерными претензиями на императорский титул (или тех, кто пытался возобновить сыгранную Лжедмитрием роль). Поражения, нанесенные русскому войску польским гетманом С. Жолкевским, заставили бояр сделать выбор в пользу королевича Владислава. В июле 1610 г. царь Василий Шуйский был насильно пострижен в монахи, а противоборствующие политические группировки в России объединились в своем решении передать престол сыну короля Сигизмунда III.
В работах большинства советских историков это соглашение трактовалось как “акт национальной измены”.[5] Но призвание иностранного монарха на престол вполне укладывалось в представления людей того времени о царской власти. Никому не приходило в голову обвинить “в измене” национального героя Дмитрия Пожарского, некоторое время спустя пославшего посольство в Новгород для переговоров о призвании в 1612 г. на русский престол шведского королевича. Да и подавляющее большинство тех, кого мы увидим в ополчениях против польско-литовских войск, присягнули Владиславу во второй половине 1610 г. Единственным препятствием мог быть вопрос веры, но в договоре о призвании польского королевича специально оговаривалась необходимость принятия им православия.
Для Марины Мнишек все это означало крах ее честолюбивых замыслов. 15 января 1610 г. Марина, гордо именовавшая себя “императрицей”, еще питала какие-то надежды на помощь короля Сигизмунда III в возвращении ей русского престола и обращалась к своему бывшему монарху со следующими словами: “Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол осталось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов. Теперь я все это представляю на милостивое и внимательное рассмотрение вашего королевского величества. Я убеждена, что ваше королевское величество после мудрого обсуждения обратите на это внимание и по природной доброте своей примете меня, а семью мою, которая в значительной мере способствовала этому своей кровью, храбростью и средствами, щедро вознаградите. Это будет служить несомненным залогом овладения Московским государством...”.[6] Однако спустя несколько месяцев, в ситуации, когда польский король находился под Смоленском, а под Москвою стоял с войском гетман С. Жолкевский, Боярская дума предпочла королевича Владислава самозваному Лжедмитрию II и его супруге. Самозванца к этому времени поддерживали лишь “вольные казаки”, в которых служило немало бывших холопов, крестьян и посадских людей, да немногие приближенные дворяне. Боярское правительство, заключая договор, рассуждало так: лучше “государичю (Владиславу) служите, нежели от холопей своих побитыми быти и в вечной работе у них мучитися”.
4
См.: Maciszewski J. Polska a Moskwa, 1603—1618. Opinie i stanowiska szlachty polskiej. Warszawa, 1968; см. также: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI—начале XVII в. М., 1978. С. 268—285.
5
Например, акад. Л. В. Черепнин писал: “Признание царем Владислава явилось актом антинациональной политики московских правителей” (Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 168).