Ночевали мы в Ростокине над рекой Яузой, в миле от Москвы (они считают в миле 5 верст).
Дня 27. В Воздвиженском селе, миль 9, верст 45. Тою ночью в Москве сгорела часть Борисова двора, где останавливался пан воевода, и монастырский двор, пострадала также стоящая рядом церковь. От того ночлега в 2 милях стоит каменный монастырь святой Троицы в очень красивом месте. В нем делают всякие чашки и ковши из кореньев etc.
Дня 28. Ночлег в Дубнах, миль 7, верст 35. Доходили до нас разнообразные слухи о Дмитрии, но либо слишком отрывочные, либо не достойные доверия.
Дня 29. Ночлег в Глебовском селе, миль 7, верст 35. В тот же день нагнала нас подвода, на которой очень спешно везли донского казака в переславскую тюрьму. Он был взят в плен из войска противника. Случилось одному из наших немного поговорить с ним, и он, когда его спросили о Дмитрии, также уверял, что Дмитрий жив.
Дня 30. Ночлег в Переславле, миль 7, верст 35. Там в доме царицы поймали бабу, снявшую кожу с жабы и начавшую что-то колдовать. Но ее вовремя заметили.
Дня 31. В Петровском селе, миль 8, верст 40. Той ночью среди стрельцов кого-то зарезали. От этого села четыре мили до Ростова, куда привезли панов Стадницких. Ехали мы мимо, но нам не позволили увидеться с ними.
Раздел 11
[Сентябрь]
Дня 1. Переправившись через реку, называющуюся Устье, ночевали мы в селе Ладовица, миль 5 1/2, верст 28.
Дня 2. Ночевали паны в селе Сидосково на реке Которосли. А слуг и челяди половина, переправившись, ночевала на другой стороне в селе Кузминском, перебравшись в которое на следующий день, в воскресенье, все отслужили молебен. Миль 6, верст 30.
Дня 3. Ночевали мы в предместье ярославском, которое зовется Слободой,[213] ибо в тот день не хотели нас везти в город. Миль 3, верст 15. Всей дороги от Москвы до Ярославля 213 верст, наших ровных 42 мили.
В тот же день везли мимо боярина, некоего Ивана Томалчана,[214] в Сибирь, в тюрьму, из-за того, что советовал послать и разузнать, действительно ли Дмитрий ушел, и, если бы был жив, чтобы ему лучше снова отдать государство, не губя людей. Вместе с ним заключили в тюрьму некоего Семенку Белка, казака по происхождению, атамана, и других осужденных везли на нескольких возах из того войска. Не мог ни один из наших подойти к нему, чтобы с ним поговорить, потому что “москва”, которая держала их под стражей, не хотела подпускать.
Дня 4. Перевезли нас через ту реку Которосль, которую мы все уже переезжали. Указали нам дворы в предместье за валом, а именно четыре двора, в которых приказано остановиться панам: три вместе, а четвертый поодаль. В одном остановился пан воевода с небольшим числом слуг, рядом, в другом — царица со свитою своею, в третьем, напротив, — пан староста луковский и саноцкий. А в дальнем — пан староста красноставский с сыном и со всею челядью. А другим дали дворы поблизости, в соответствии с числом их людей. В дороге оброков нам давали очень мало, а лошадям ничего не давали.
Тот город имеет немалую крепость, но непригодную. Каменных строений в городе никаких не имеется, кроме каменного монастыря, обнесенного стеной. Крепость сгнила, огорожена забором, располагается на холме, в развилке между двумя реками. С одной стороны течет та, которую мы переезжали, а с другой — река Волга, от берега до берега очень большая. Город от предместья отделен насыпным валом высотою в два копья. И мы за тем валом остановились.[215]
Дня 7. В час ночи загорелось в царицыных покоях от печи, которую только что поставили и протапливали. Были мы в тревоге, поднялась большая суматоха, пламя уже высоко взвивалось, ударили всполох, “москва” сбежалась с торбами[216] гасить пожар. Когда бы их стрельцы не остановили, не знали бы мы, что делать — то ли от “москвы” обороняться, то ли от огня. Хотели уже, все вещи бросив, взяться за оружие для защиты своей жизни, но дал Господь Бог, огонь потушили.
Дня 9. Отобрали у нас лошадей и послали на пастбище. Все паны хотели их содержать на свой кошт, но этого не позволили. Однако до нескольких десятков лошадей осталось.
Дня 13. Встревожили нас, рассказав, что царь приказал оставшихся поляков перебить по той причине, что якобы войско могло в его земли вторгнуться. Но это была ложь, как и другие беспочвенные слухи, которые о Дмитрии приходили.
214
Из-за искажения автором “Дневника” фамилии (прозвища) установить, о ком здесь говорится, не представляется возможным.
215
Описание Ярославля представляет собой одно из первых сохранившихся письменных свидетельств об укреплениях города. Точное местоположение домов ссыльных Мнишков неизвестно.
216
Здесь, вероятно, автор иронизирует, желая подчеркнуть, что посадские люди Ярославля, вместо того, чтобы тушить пожар, сбежались для грабежа, прихватив с собою сумки и мешки (“торбы”).