А в это время еще другое событие произошло, весьма тревожное для нас. Ибо в тот же день (дня 22) с несколькими сотнями стрельцов приехал из Москвы думный боярин, некий Михаиле Михайлович Салтыков (тот самый, которого под Новгородком покойному царю и пану воеводе привели, привязав веревку к бороде).[238] Встревожились мы сильно, а особенно из-за того, что он вечером приехал. Тем более, что приезд его более обещал зла, нежели добра. Уже были среди черни такие, кто оплакивал нас, жалея и предупреждая, что, вероятно, утром на нас нападут. Всю эту ночь были мы настороже, поручив себя покровительству Бога и горячо умоляя спасти нас, и в таком весьма ужасном положении ожидали мы исхода дела.
Дня 23. Рано утром были мы между надеждой и страхом. Потом боярин прислал к пану воеводе известить, что “я приехал сюда специально, по царскому делу, поэтому желаю, чтобы пан воевода с родственниками своими, не считая слуг, во двор мой в город тотчас прибыл”. Услышав это, мы еще более засомневались, боясь, как бы панов сперва захватив, по нам потом не ударили, либо какое-нибудь коварство не устроили. Долго размышляли об этом: ехать к нему или нет. И все же, поразмыслив, решились. И, поручив себя воле Бога, поехали пан воевода, пан староста красноставский и пан староста луковский, взяв с собою слуг — несколько пеших и двух на добрых конях, для осторожности, на тот случай, если бы что-нибудь произошло. А пан староста саноцкий остался при царице, и вся другая челядь приготовилась на случай необходимости.
Когда наши приехали туда, боярин, поздоровавшись с ними, спросил пана воеводу о здоровье от царского имени, объявляя ему после обычных титулов царскую милость и такую новость, что “посол царя и государя моего, который был в Ляцкой земле, князь Григорий Волконский возвратился с утешительными вещами. А за ним ожидаем мы со дня на день посла короля ляхов князя Богдана Огиньского[239] с серьезным посольством. Как скоро он приедет и те дела, которые из-за Расстриги приключились, обсудит, тогда тебя сразу со всеми панами царь из земли своей обещает отпустить, потому что король ляхов сильно без тебя тоскует и осведомляется о здоровье твоем. И теперь жалует тебя царь, разрешает, чтобы ты из челяди своей человек 70, то есть старосту красноставского и купцов, которые здесь находятся, отослал в Польшу впереди себя, чтобы они известили всех о вашем здоровье. А сам пока не поедешь”.
Дня 25. Тот Михаиле сразу известил царя о послушании пана воеводы. Ведь наши приставы далеко не так изображали наши дела до него в своих писаниях, в которых доносили, что мы чинили беззакония, ссорились, побили стрельцов. И, наконец, что мы будто бы день владели крепостью, отдав ее неприятелю. Другие также поклепы на нас возводили. Из-за этого с такой большою силою и прислан был из Москвы воевода, чтобы нас, если бы в том была нужда, усмирить. Но потом понял воевода из слов и показаний горожан и мира, что мы спокойно и согласно с ними жили и что мы, напротив, от самих тех приставов весьма большие обиды терпели, а они сами, насильничая над женами и девками, гнусности творили. Да и прочие неприятности причиняли. Все это услышав, боярин известил сейчас же царя о том, что здесь делалось.
Другие так изображали дело, что боярин нарочно для обороны города и крепости был прислан, в ожидании появления какого-то войска. И в самом деле это было правдоподобным, потому что он приказал съезжаться всем окольным боярам, и для этого дела пушки разные привезли, также рогатины, которых несколько тысяч находилось в монастыре, были розданы горожанам.[240]
Дня 26. Отправили наших в дорогу, в Польшу ли, об этом мы не знаем. Общее число отправленных, то есть челяди пана воеводы — 37 человек, в число которых не хотели включить только 3 шляхтичей. Но в то время любой был бы очень рад назваться холопом, чтобы только уехать в отчизну и вырваться из неволи. Пана старосты красноставского слуг немало уехало — всего 18 человек; с Татарского двора — 9 купцов. Всех людей — 64. Лошадей им возвратили тех, которых в Ярославле взяли. Но у кого лошадей в Москве забрали, так же как и другие вещи, — их не возвратили и убытки не возместили, даже тем купцам, которые понесли потери на несколько сот тысяч, продав драгоценности Дмитрию и не получив за них платы.
238
Михаил Михайлович Кривой-Салтыков — в боярском списке 1577 г. стольник, в конце царствования Ивана Грозного воевода в Михайлове, в 1588 г. — в Белёве, в боярском списке 1588/89 г. московский дворянин, в 90-х гг. XVI в. неоднократно назначался воеводою в Рязань, Новгород, Гдов, Калугу, попадал в опалу у царя Федора Ивановича из-за необоснованных местнических претензий, в 1597 г. раздавал денежное жалованье детям боярским в Туле, с 4 сентября 1598 г. окольничий. В 1604 г. был воеводою в Путивле, откуда восставшие путивляне привезли его связанным в войско Лжедмитрия I. В годы царствования Василия Шуйского окольничий, был послан в Ярославль для наблюдения за ссыльными Мнишками. См.: РИБ. Т. 1. Стб. 375; Костомаров Н. И. Смутное время... С. 90; РК 1475—1598 гг. С. 293 и ел.; РК 1559— 1605 гг. С. 188 и ел. Боярские списки... Ч. 1. С. 87, 126, 247, 276; Зимин А. А. В канун грозных потрясений. С. 90, 232.
239
Вместо Б. Огиньского в Московское государство приехали посланники Ст. Витовский и князь Я. Соколиньский. Как писали в сентябре 1607 г. послы Н. Олесницкий и А. Гонсевский, они ожидали приезда посланника Б. Огиньского 7 месяцев, т. к. с этим приездом московское правительство связывало вопрос об их возвращении в Польшу. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 398.
240
Автор “Дневника” рассказывает о проведенном М. М. Салтыковым сборе ратных людей из ярославского служилого “города”, а также описывает обычный порядок организации посадскими людьми самообороны, существовавший и в более позднее время. См. публикацию переписных книг “посадских и всяких чинов градских жилетцких людей с пищалми и со всякими бои” 1668, 1669 и 1671 гг. // Труды Ярославской губернской ученой архивной комиссии. Ярославль, 1913. Вып. 6. Кн. 3 и 4.