Прежде всего он всякими оскорблениями осыпал царя Дмитрия, сказав, что по справедливости у него государство отнято, называл его (с гордостью) Гришкой Отрепьевым и Расстригой, при этом обвиняя его, что он себе несправедливо присвоил имя Дмитрия, рассказывая также, как настоящего Дмитрия Борис Годунов, прежний царь, убил еще ребенком хитростями своими. И сами вы, — говорил он, — за несколько лет перед этим видели, что тело его с великими почестями было перенесено в столичный город и положено вместе с гробами предков его. Сказал, что при погребении явные чудеса творились, когда у того тела невинного слепые, хромые и хворые выздоравливали. Затем патриарх отлучил от церкви всех, кто этим чудесам верить не хотел и кто верил, что этот Расстрига, которого год назад в Москве убили, потому что он несправедливо государство и царский титул похитил, есть настоящий Дмитрий. Также говорил, что Расстрига склонялся к латинской вере, в которой старшим почитается папа римский. В том послании Расстриге и католической вере, а при этом и духовным особам, великие и срамные наветы и оскорбления заключались, которые здесь как постыдные для слуха добропорядочных людей опускаю.
Отлучил от церкви и всех тех, которые были расположены и помогали второму ложному Дмитрию, противясь признанию его прав на московское государство и обвиняя его во лжи. Проклял также Болотникова и других мятежников.
После объявления этого приговора царь разослал по всему государству, повелевая, под страхом смерти, чтобы к нему приезжали воевать против неприятелей святой веры. Наконец, приказал, чтобы и монастырские люди, которые могут владеть оружием, ехали на войну, а монастырям велел везти всяческое пропитание к острогам или к обозам, самим же монахам — быть готовыми сражаться за веру.
После этого царь сам 14 мая отправился на войну и, выехав, поклялся под Серпуховом не возвращаться в столичный город Москву до тех пор, пока либо победит, либо сложит голову свою в этом походе.[294] Болотников же, имея сведения об этом решении и зная о силе Шуйского, соединился немедленно с Петрушкою и для своей безопасности ушел из Калуги в сильнейшую крепость Тулу.[295] Снабдив ее оружием, пищею и всякими припасами на 6 лет, он сам, не дожидаясь, с войском своим выступил против Шуйского, завязал с ним сражение, выиграл его и разгромил царя. Люди же Шуйского отступили и уговаривали его возвратиться в Москву. Но он не хотел возвращаться по причине клятвы и не надеясь на свою безопасность.
Болотников, перед тем, как уехать из Калуги, выпустил на волю всех колодников,[296] взяв с них присягу на имя царя. Шуйский же, за день до того, как отправился из столичного города Москвы, Антония и двух докторов — Давида и Кшиштофа[297] приказал заключить в тюрьму.
Пишет также и о том, как царь ложными известиями тщетно утешал Москву, давая знать туда о своих удачах и натиске на другую сторону, о великой нужде и бессилии неприятеля, что все, надо понимать, неверным было.
Извещает также, что приехал в Путивль капитан из Польши, и его зовут Эломага, который рассказал, что Шуйский подкупил татар и побудил подарками шведов доставить Польше неприятности, а себе радость. Хотя они на это решились, но у них ничего не вышло. Ибо татары разгромлены, а шведов ужасно много убито. Такова могла быть причина того, что Дмитрий не имел с тех пор покровительства в Польше.[298]
Пишет еще, что после того, как он написал это письмо, приехал к нему боярин-москвитин с челядью другого боярина — Федора Княжнина,[299] являющегося большим приятелем пана воеводы, и нашел способ с ним увидеться ночью. Тому уже 18 дней, как выехал он из Путивля, где находился царь Дмитрий, имея при себе 9000 войска. Он рассказал, что царь Дмитрий писал Шуйскому, давая знать, что имеет огромную силу, но ему как настоящему владетелю престола жаль крови христианской, которой уже и так очень много пролито. Дмитрий убеждал Шуйского в том письме вручить себя его милосердию, а государство ему отдать, ибо, если Шуйский добровольно этого не сделает, то он силою будет принужден (к этому). Посланец с письмами был сперва в Туле, после его отрядили к Шуйскому, которому он и отдал их, отправив посольство при великом стечении бояр и жолнеров. Отрядили посла в Путивль и отдали ему письма, а тем временем, до дальнейшего обсуждения, обе стороны оставались в покое.
294
Известие автора “Дневника” о данной царем клятве является уникальным, в других источниках сведения об этом отсутствуют. См.: Восстание И. Болотникова. С. 373.
295
Оборона Тулы, куда ушел из Калуги И. И. Болотников, началась в самом конце июня—начале июля 1607 г. Незадолго перед этим состоялись две крупные битвы (5—7 июня на р. Восме и 12 июня на р. Вороньей), обе были неудачными для восставших. Известие о поражении царя Василия Шуйского, скорее всего, было ложным слухом. См.: ААЭ. Т. 2. № 74. С. 166-168; Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 446—447; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 211—245.
297
Николай де Мелло упоминает в своем письме об итальянце Антонии Влохе, о докторах Давиде Вазмере из Любека и венгре Кристофе (Кшиштофе) Ристленгере. Антоний Влох жил в Москве у “доктора Христофора” и, как стало известно из доноса некоего И. Садовского, получал письма от Стадницких из Ростова (“посылали грамотки к Москве к Онтону Влоху с стрельцы не поодинова”). Кроме того, доносчик указывал, что “Онтон Влох Стаднитцким говорил, что Рострига жив”, а уже одно это было серьезным основанием для заключения его в тюрьму. См.: Пирлинг П. Николай Мело... С. 79; Сб. РИО. Т. 137. С. 373, 374, 377.
298
Сведения об организации царем Василием Шуйским русско-татарско-шведского союза против Речи Посполитой относятся к разряду домыслов. Напротив, царь отвергал настойчивые предложения о помощи шведского короля Карла IX. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 262—263; см. также: Пирлинг П. Переписка Карла IX с самозванцами // Пирлинг П. Исторические статьи и заметки С. 170-171.
299
Федор Княжнин, вероятно, происходил из рода московских вотчинников XVI в., но в рассматриваемое время этот род захудал, никто из его представителей не служил в Государевом дворе, поэтому, скорее всего, речь идет о провинциальном служилом человеке. См.: Веселовский С. Б. Ономастикой. С. 144.