Дня 3. Когда рано утром возницы ездили за водой, увидели на реке у перевоза между “москвой” поляка, который, приблизившись к ним, спрашивал о пане воеводе и о других. Более же ничего сказать не мог, только отойдя подалее, нарочно громко отвечал расспрашивавшим его чернецам, чтобы наши слышали, говоря, что с обеих сторон (то есть с царской стороны и с польской стороны) такие собрались войска, каких до того времени не бывало. И если бы “москва” не воевала с уловками, ничего бы за собой не могла удержать, ибо уже сколько раз “москва” то появлялась, то убегала. Но этому верить не хотелось.
Дня 9. Пришли известия, что уже посол отправлял посольство, суть которого, говорили, в следующем. Спрашивал он царя: “Почему пана посла государя моего и сенатора, пана воеводу, и других таких знатных людей столь долгое время без всякой вины держал в заключении? Ибо не землю грабить, не военным обычаем приехали они все, но потому что вы сами прежнему царю, государю своему, у короля его милости и Речи Посполитой жену просили. Мирным обычаем, в свадебном поезде, въехали они вместе с послами польскими, подтверждая дружбу, чтобы договариваться о вечном мире”.
На это царь и бояре думные отвечали, что “как пан воевода, так и все другие люди государя твоего не к истинному царю, но к Расстриге, на горе Речи Посполитой вашей приехали, который иначе кончить не мог свою жизнь, как он ее кончил”.
Услышав это, посол стал утверждать и доказывать, что Дмитрий не Расстрига, но был настоящим царем, потому что “всею „москвою“ был принят за государя и коронован, и потом ему присягу на верность давали. Однако же, что бы там ни было, вы все вечный позор и бесчестье от всего света заслужили. А теперь, если оставшихся людей государя моего из своей земли не отпустишь, да не таких оборванных, как других отпустил, государь мой приказал отдать тебе эту саблю, объявляя справедливую войну”. Якобы после этого царь, приняв саблю, приказал того посла задержать, посадив под надежную стражу, а своего посла снова хотел отправить в Польшу.[308]
Потом сделали вид, что из наших панов лучших со дня на день должны кого-то взять для переговоров.[309] Другие же уверяли, что переговоры между Дмитрием и Шуйским должны состояться по заключении двухмесячного перемирия. Совсем мы не знали, кому верить. Если бы все те дела записывать, то никогда им не было бы конца. Однако, когда тревоги утихли, за особенную милость Божью мы сочли, что ни у кого, в особенности у родственников, в ту пору не было дурных предчувствий.
Дня 10. То же подтвердил стрелец, который приехал из Москвы и рассказал по секрету пану воеводе, через наших, что посол отдал царю грамоту на обнаженной сабле.
Дня 16 и в последующие дни говорили, что воевода Салтыков, который нас сперва стерег, должен приехать в Ярославль за паном воеводой и за другими панами польскими, чтобы везти их в столичный город Москву для переговоров, а меньшую челядь прямо отсюда в Польшу отправить. Но это все-таки не подтвердилось.
Дня 21. Говорили, что послом был пан Глебович.[310] Других вестей было слишком много, которые из-за их ненадежности записывать не хотелось. Между прочим, сообщали, что царь Дмитрий лишь теперь тронулся из Путивля, поэтому и не было слышно о тревоге в столичном городе Москве. Но ничего подобного не было.
Дня 22. (Незаметно).[311] Одного из тех, кто собрался было в дорогу прошлой зимой, взяли в Москву, по царскому пожалованию, на имя которого он предался, выдумав подлые вещи.
Конец же года того, по милости Божьей, прошел у нас в счастливом покое, не то, что год назад. Потому что мы, начиная с самой Пасхи, избавлены были от тревог и от опасностей. Отсюда видно также и то, что тоска наша понемногу утихла, и мы обжились здесь, но у некоторых тоска еще более прибавлялась. Пусть же и впредь творится воля Божья, как надежды наши, так и свобода наша только в нем и от милосердия его великого зависят.
Книга III
ДЕЛА ПОЛЬСКИЕ В МОСКВЕ И В ЯРОСЛАВЛЕ ЛЕТА ГОСПОДНЯ 1608
Раздел 1
Январь
Помоги Бог, Господь всемогущий, и смилуйся над бедными узниками.
Дня 1. В первый день нового года новое (однако не известно, верное ли) пришло известие, что Дмитрий со всякими московскими людьми, имея с собою немало поляков, спешит под столичный город Москву. Говорили также о каких-то стычках.
Дня 2. Видели на луне удивительные радуги и зарево. Знающие люди справедливо утверждали, что такие вещи естественным образом не могли возникнуть.
308
Первая аудиенция у Шуйского состоялась 22 ноября 1607 г. Здесь очень приблизительно изложены споры посланников и бояр, возникшие еще при передаче “верющих грамот”. Целью польского посольства было заключение перемирия, а не объявление войны, поэтому сюжет о передаче сабли явно устного происхождения. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 426.
309
Такая возможность действительно могла обсуждаться, т. к. прибывшие в Москву посланники, согласно королевскому наказу, потребовали сперва встречи с воеводой Юрием Мнишком и другими знатными поляками, находившимися в ссылке. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 427.
310
Несмотря на то, что послы С. Витовский и Я. Соколиньский были к этому времени в Москве уже около двух месяцев, воевода Ю. Мнишек и его свита еще не знали точно имени послов. В “Дневнике” отразился слух о том, что послом был Ян Янович Глебович, староста Троцкий, чьи земли располагались рядом с русским рубежом. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 293—294.