За полчаса перед приездом того гонца ударили в набат, собравшаяся чернь хотела схватить нашего пристава Ивана в доме, в который он силой въехал. Он хотел защищаться, имея при себе одного стрельца, но с приездом гонца толпа присмирела. Другие же, будто бы более осведомленные, передавали со слов того же гонца, что паны послы и пан воевода присягнули установить на пять лет перемирие. Затем одного из послов отправили к его милости королю, чтобы тот тоже присягнул. Как только посол вернется с договором, мы дождемся свободы. Между другими условиями договора и такое, — что польские люди будут вывезены из-под Москвы.
Раздел 8
Август
Дня 1. Были слухи, что Дмитрий Шуйский предался ворам.
Дня 3. На рассвете ударили в колокола, созывая чернь, никого из наших в то время в город не пустили. Причина этого сбора была, как нам говорили, в том, что наши из глинских, которых до нас выслали из Ярославля в Вологду, а из Вологды, перед приездом нашим, в Устюжну, ушли оттуда, подкрепившись более чем десятком стрельцов, и направились к инфляндской границе. Так как не было города ближе, чем Вологда, дали знать сюда, после чего воевода, собрав людей, отправил за ними пять всадников в погоню.
Дня 4. Дали знать, что их где-то на болоте окружили и поймали, некоторые советовали не верить этому, но, напротив, говорили, что они уже на границе грабят и жгут села.
Дня 7. Снова пришло известие, что одного из них убили, других ранили и, взяв в плен, посадили в мешки.
Дня 8. Начало нашей радости. В вечернее время отдали нам, бесспорно, подлинное письмо от панов послов коронных, в котором обещают нам скорую свободу и называют время и день — 8 октября. Решили нас, всех задержанных (по-ихнему “зад[е]ржаньцев”), известить о высылке на границы.
Вот копия этого письма:
“Вам, милостивые и любезные паны и братья, сообщаем, что после долгих переговоров с думными боярами постановили мы, наконец, заключить мир между королем польским, паном нашим милостивым, и московским государем на 4 года без одного месяца. При заключении этого договора наипервейшим условием было, что-бы всех людей его королевской милости, находящихся здесь в заключении, отпустить и не позднее 8 октября доставить на границы отечества. И в самом деле, тех их милостей, которые сюда в столичный город Москву были привезены, сразу с нами великий государь отпускает к королю его милости, пану нашему. Уверили нас, что и ваших милостей также, не мешкая, отпустят в дорогу. Нам показалось необходимым известить вас об этом, чтобы вы знали о своем скором освобождении и более уже соблаговолили не беспокоиться. При этом, о возмещении вашим милостям и другим за пограбленные вещи, Господь Бог свидетель, какое мы старание имели и сколько на этом потеряли времени. Но так как со стороны великого государя назвали якобы большие убытки, от народа нашего государству Московскому принесенные, таким образом, после долгих споров, договорились мы только о том, чтобы отложить это на рассмотрение комиссии, снаряженной с обеих сторон. Ибо более думали мы о здоровье и освобождении вашем, а убедить их вернуть еще и имущество нельзя было. При этом усердно, со слугами нашими, умоляем Господа Бога о милосердии к вашим милостям. Лишь бы мы всех ваших милостей вскоре в отчих краях увидели в добром здравии. Датировано в Москве, 1 августа 1608 года”.[350]
Дня 9. Радость и веселье наше сменил Господь Бог на печаль и скорбь, когда умер один из наших — Валерьян Обельницкий, повар пана воеводы, добродетельный слуга, очень степенный и целомудренный человек. Господи Боже, будь милостив к душе его. Похоронили его на том же холме, где и первого. Только 20 людям позволили проводить его до могилы.
Дня 13. Получили мы известие о пане воеводе, что он выехал из Москвы со всеми людьми 2 числа того же месяца и видели его в Ярославле, из чего поняли мы, что наших отправили на воров.
Дня 17. Были такие вести, но верить им нельзя, что пана воеводу и царицу воры поймали.[351] Это нас встревожило, так как грозило дальнейшим промедлением. А другие, особенно сами приставы, обещали нам отъезд через десять дней. Были и иные слухи и тревожные для нас известия, которым мы не доверяли. Отъезд и освобождение наше считали, по неверию нашему, великим Божьим чудом.
Дня 20. Обещали нам отъезд после воскресенья, Господь Бог знает, которое по счету будет. А нас мучают холода: первый мороз был 21 августа. Остаток месяца мы провели в великой тоске. Особенно когда стали как-то усиливаться сомнения в нашем отъезде. Утихли слухи о возвращении. Но возникли другие слухи, а именно: о трудностях и стычках московских.
350
Это копия подлинного письма, списки которого сохранились также в дипломатических документах и записках других поляков, находившихся в России. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 725; Немоевский С. Записки. С. 263—264.
351
Здесь автор “Дневника” передает слух, оказавшийся достоверным. Воевода Ю. Мнишек и Марина Мнишек выехали из Москвы одновременно с послами, в сопровождении смоленских дворян. Едва получив известие о погоне, отправленной за ними Лжедмитрием II, русская охрана, сопровождавшая Мнишков, разъехалась по своим поместьям. 16 (26) августа 1608 г. Мнишки были остановлены в Вельском уезде и возвращены к Москве. Лжедмитрий II выслал навстречу Ю. Мнишку несколько своих полковников. 5(15) сентября 1608 г. Марина Мнишек въехала в Тушинский лагерь. См.: СГГиД. Ч. 2. № 160—163. С. 336—340; Сб. РИО. Т. 137. С. 731—732; Костомаров Н. И. Смутное время... С. 319—322.