Дня 19. Отправили приставы гонцов на двух лошадях в столичный город Москву за указом, обещая, что он вернется назад не позднее, чем через 10 дней, а нам тем временем обещали позаботиться о пропитании.
Дня 21. Приехал гонец из села Белого объявить здесь, в этой волости, чтобы мужики готовились к строительству острога около города Ярославля, на который ожидался приход неприятеля.
Охватила нас тревога, так как это место было заражено оспою, от которой умерло много детей, и в скором времени ожидали морового поветрия. В той Любче находились мы 22 дня — до 29—30 дня.
Дня 30. Пришел тот самый день, в который нам обещали возвращение гонца, но он задержался, и его до сих пор не было, что для нас было очень неприятно. Предполагали, что он мог попасть в руки воров либо повернуть домой. Однако же нас все-таки утешали и укрепляли в надежде, обещая нам, что мы скоро будем в столице Москве (а не на границе). Многие уловили смысл этих слухов, особенно когда приставы явно стали заискивать перед нами и жаждали завоевать наше расположение. Уже даже тайно с некоторыми об этом говорили.
Дня 31. Провезли под Луковцом человек 40 стрельцов, говорили, что они бежали из Твери, чтобы перейти к Дмитрию, некоторые же говорили, что к нашим, которых задержали в Тихвине.
Раздел 11
Ноябрь
Дня 1. Задумали стрельцы восстать против приставов, чтобы двинуться с нами в дорогу, и прислали к нам сказать, что “мы вам и голов связанных отдадим, и проводим вас до границы”. Тогда мы пошли к головам, рассказав им об этих словах. Те сильно встревожились и приняли их близко к сердцу, зная нрав стрельцов. Итак, отложили на три дня; если гонец не возвратится, то “велим мы свезти подводы и поедем, согласно вашему желанию. Но берегитесь, чтобы вам в дороге хуже не было, когда без указа не будут вам давать пищу”. После этого мы ушли, а они, interim in secretis[363], нарушив присягу, открыли свое злое намерение некоторым из нас, прося о милосердии. Ибо “дошла к нам весть, что Ярославль взят на имя царя Дмитрия.[364] Если все так и есть (мы послали узнать об этом), тогда вас прямо к ним повезем, а вы постойте за нас и проявите к нам милосердие в свое время”. Опасались мы какой-нибудь измены, но когда они то же самое назавтра и на третий день под великими присягами подтвердили, отчасти мы поверили.
Дня 3. Отправили гонца под Ярославль за известиями, а другого на дорогу к Устюжне, чтобы узнать, что там с нашими, которых отправили вперед. В то же время собралось наших человек 20, которые дали себе слово незаметно убежать в полки.
Дня 5. Тот гонец, который был послан в столицу Москву к Шуйскому за указом, лишь теперь возвратился с утешительным для нас известием. Он также привез письмо к приставам нашим от ярославцев, скрепленное именами царя Дмитрия Ивановича и пана Павла Сапеги,[365] бывшего в то время губернатором в Ярославле. Это письмо заключало в себе приказ, чтобы нас, ни в чем нам не отказывая, отправили из этого голодного места далее к Устюжне за 18 миль и чтобы также, в соответствии с нашим желанием, давали нам пищу. Как только приставы получили в руки это письмо, побросав все в своих домах, они едва живые прибежали под нашу защиту, ибо в то время возник великий мятеж. Когда же наши вышли из домов своих с оружием наготове, увидев это, стрельцы, истинно, онемели от страха, не понимая, что делается, а также и чернь. Когда эта тревога усилилась, опасаясь чего-нибудь худшего, мы послали за сотником и пятидесятником. Как только они пришли, им рассказали, в чем дело. А они, выслушав наши речи, пошли к стрельцам, которые тотчас же с великой радостью, но не без боязни, явились к нам и просили нас о милосердии. Обещали утром принести присягу царю его милости и смириться. Так Господь Бог всемогущий не желал уже далее помех для справедливости своей. Неприятелей наших, которые попирали нашу жизнь и жаждали выпить нашу последнюю кровь, заставил пасть к ногам нашим. Но однако же мы не жаждали мести, забыли обиды и не подняли на них рук наших, но, напротив, еще пообещали им охрану от всех несправедливостей. Видя это, сами неприятели дивились вниманию и состраданию нашему, а раз так, то повода к кровопролитию и чьей-либо обиде не осталось. По успокоении той ссоры, решили мы ехать не в Устюжну, но, как можно скорее, в Ярославль, а оттуда уже в полки царские. Ибо, как нам разъяснил тот гонец, еще столица Москва не сдалась, а царь Дмитрий и воевода находились под Москвой. О Шуйских же говорили, что двое из них отравились, а третий еще жив. Узнав об этом, мы отправили к царю пана Казановского с несколькими товарищами, через которого просили мы, чтобы царь милость свою показал и велел нас принять в свои полки для службы себе и панам нашим. Они сейчас же с тем поручением отбыли. А мы тем временем, как можно скорее, готовились ехать, сперва дав знать об этой радости всем, кто перед нами и за нами был.
364
Переход Ярославля на сторону Лжедмитрия II вместе с воеводою князем Ф. П. Барятинским произошел во второй половине октября 1608 г. См.: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссией). СПб., 1841. Т. 2. № 101. С. 133—134 (далее — АИ); Генкин Л. Б. Ярославский край и разгром польской интервенции в Московском государстве в начале XVII века. Ярославль, 1939. С. 70—86.
365
Ян Петр Сапега (Павел Сапега, 1569—1611) — староста усвятский, брат Льва Сапеги. Летом 1608 г. пришел под Москву в Тушинский лагерь к Лжедмитрию II, в 1608—1610 гг. организовал осаду Троице-Сергиева монастыря. Находясь в Дмитрове, наладил отправку отрядов для взятия ряда северных городов и приведения их к присяге Лжедмитрию II, посылал туда своих воевод, в том числе в Ярославль. После ухода Лжедмитрия II из Тушинского лагеря продолжал поддерживать его. Умер в Москве в 1611 г., оставил записки о своем пребывании в России. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 90—106.