Дня 6. Отправили роту к Корсаковскому за теми пахоликами, которые, будучи разосланы за пищей, собравшись скопом, большие грабежи и убийства чинили, вышли уже за Волгу и не возвращались более к своим панам. Что ни день, число их увеличивалось, а особенно за счет тех негодяев, которые, вкусив свободы, из лагеря к ним бежали. Даже и “москвы” очень много к ним присоединилось, и была “москва” у них проводником. Так что великие разбои по дорогам чинились от тех негодяев, действовавших будто бы от имени татар или Шуйского.
Дня 7, 8 и 9. В покое с обеих сторон прошли, за это время много людей к нам переходило из Москвы, чая со дня на день сдачи нам города столичного.
Дня 11. Уже за полночь вышел из лагеря полк пана Зборовского в засаду, а другие полки перед рассветом вышли в поле, всадников же отправили под стены, чтобы выманить осажденных и навести на засаду. Но из Москвы вышло всего несколько сот конных, которые только подводили наших под городские стены, на расстояние выстрела. Длились, однако, те стычки с обеих сторон несколько часов, а потом войско, не дождавшись никого, вынуждено было отойти.
Дня 12. Нагой, Воротынский и другие бояре и знатные воеводы, которые держали московскую оборону, бежав, предались нам.[372] Советовали они тогда, как можно быстрее, занять Коломенскую дорогу. А после этого столица Москва должна была быстро сдаться.
В тот же день пан воевода отправил часть слуг и челяди на своих возах в Польшу, чему противилось рыцарство, не желая и его самого отпускать. Однако же воевода готовился в путь, чтобы попасть хотя бы на конец сейма, который уже должен был скоро закончиться.
Дня 13. До рассвета пришли к царю из столичной Москвы двое стрельцов-изменников. Они советовали, чтобы царь писал миру, обещая сами то письмо отнести и объявить его народу. При этом обещали, что после такого письма люди сдались бы. О Шуйском же говорили, что он забрал оружие со стен в крепость, чтобы там запереться вместе с женою, со своими и ее родственниками.
Дня 15. Приехали послы от запорожских казаков с письмами царю и пану воеводе, в которых доносили, что на царское имя взяли несколько турецких крепостей.
Дня 16. Пришло в лагерь 400 казаков, украинских и других, которые добровольно предлагали свои услуги царю. Из Москвы также почти каждый день на другую сторону предавались.
Дня 18. Говорили о великом кровопролитии и многочисленных трупах людей, лежавших на дорогах. Все это из-за тех своевольных пахоликов, которые, нападая на бояр, попов и деревни, великие грабежи и разбои чинили по дорогам.
Дня 19. Были неудачные стычки, хотя в тот день несколько десятков “москвы” убито. А остальных рыцарство гнало до самого города. Однако же Суспольский, муж храбрый, был подстрелен и на третий день умер.
Дня 20. Пришли известия из Польши о татарах, затем послали людей с Корницким на Коломенскую дорогу. Дано также знать, что Кострома, Галич и Вологда снова перешли к Шуйскому.[373] Дня 22. Выезжали на стычку, но “москва” не вышла. Дня 23. Пошел пан Ланцкороньский со своей ротой и добровольцами под те крепости, которые отпали.
Дня 24. Приехали из лагеря своего жолнеры пана Сапеги к царю за деньгами. В те дни очень много знатных бояр из столицы Москвы на нашу сторону переходило.
Дня 25. Дано знать, что под Костромой убили наши несколько тысяч “москвы”[374] и что тамошние крепости вынуждены были покаятся в своей измене. Под Коломной наши также жестоко бились с “москвой”.
Дня 26. Между другими перешел москвитин, который рассказал, что Шуйский, узнав об отъезде пана воеводы, отправил за ним сильный отряд, чтобы его схватить, и что перебежчик также был назначен в отряд. В этот день наши выезжали, но “москва” не была в состоянии и не хотела испытывать своего счастья.
В тот же день, уже поздним вечером, прибыл из Смоленска гонец, донося, что город хочет сдаться. Получив это известие, в знак радости долго из орудий стреляли.
Дня 28. Царь с царицей вместе ездили в церковь на богомолье. До полудня перешло несколько десятков бояр от противника на нашу сторону. Также полтораста настоящих мужей — казаков-украинцев приехало в лагерь, чтобы царю и полякам служить против “москвы”.
372
Речь идет об известных “тушинских перелетах” — боярах и дворянах, попеременно служивших то царю Василию Шуйскому, то Лжедмитрию II. О ком конкретно из Нагих и Воротынских упоминает автор “Дневника”, не ясно, т. к. не указаны их имена и отчества. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 95-96.
373
Кострома, Галич и Вологда действительно “отложились” от самозванца в начале декабря 1608 г. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 340—345.
374
В декабре 1608 г., после перехода Костромы на сторону царя Василия Шуйского, в костромских землях произошло несколько сражений восставших людей с карательными отрядами, посланными туда Я. П. Сапегой и Лжедмитрием П. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 358—361.