Я: Алмас Марзовна та ещё натура…
Л.В.: натура да дура!
Мда… Алмас Марсовна в те времена была завучем художки, так что, я думаю, дел у неё было полно и кроме нашей истории искусств. Таким образом, первые два года пролетели, как фанера над Парижем. Я помню только капители, дорический и ионический стиль, Парфенон, фломастером нарисованный в тетради, а ещё странные тёмные фильмы в маленьком телевизоре в классе, которые нам нужно было конспектировать.
Летом перед четвёртым классом художки (в школе я тогда закончила седьмой) я выискала список тем, которые мы должны были пройти за первые два года, отыскала их в интернете и даже распечатала. Вышло около тридцати листов, и однажды, помню, я даже сидела на солнечном балконе и разбирала искусство эпохи Возрождения. Но глубже дело не пошло, и листы так и пылились где-то под принтером.
Зато с третьего класса художки историю искусств у нас стала вести Тамара Владимировна. И это было мощно! Она была похожа не то на греческую богиню с кудрями и орлиным взором, не то на героиню Рубенса – дородную, крепкую, уверенную в своей полнокровной красоте. Она знала об искусстве и истории всё и ещё больше. Она никогда не подглядывала в конспекты, книги или записи. На уроке мы сидели, словно змеи перед заклинателем: она входила со звонком, садилась за стол и принималась вытягивать из груды репродукций картины того мастера, о котором говорила сегодня. Всё время, что она доставала репродукции, Тамара Владимировна рассказывала о биографии художника. Затем отправляла репродукции по рядам и говорила уже о картинах – о технике, настроении и периоде жизни мастера, в который он писал конкретные произведения, о том, что в этот период творилось в истории. Больше всего мне нравилось, когда она рассказывала какие-то маленькие сценки, которые влияли на судьбу и сюжет картины. Например, когда Суриков писал «Утро стрелецкой казни», к нему в гости зашёл Репин. Поглядел на эскиз и сказал: не хватает экспрессии! Взял и дорисовал в пустой петле уже повешенного стрельца. Суриков оценил и согласился. Но потом с подносом чая вошла его домработница. Увидела повешенного стрельца, вскрикнула, уронила чашки… В общем, того стрельца Суриков так и не повесил.
Или, например, про скульптора Фальконе, о правописании фамилии которого мы спорили до окончания художки. Тамара Владимировна рассказала о том, как Фальконе, приехав в Петербург по просьбе императрицы Екатерины, начал работать над статуей Петра I и уже подготовил основу, решил, во что оденет императора, придумал композицию и практически завершил скульптуру, но вот сделать голову никак не удавалось. Не ладилось с выражением лица: Фальконе хотел сделать Петра решительным, и мудрым, и победоносным. И вот никак. И вот однажды его ученица Мария Колло слепила голову за ночь. Вот такая вот история искусства… И ещё десятки других.
Сейчас я веду паблик, в котором делюсь «закулисьем» своих произведений. И мне кажется, не в последнюю очередь он сквозь годы навеян теми историями, которые рассказывала Тамара Владимировна. Мне она очень нравилась. Она, наверное, была моим любимым преподавателем в художке. До сих пор помню пыльный бархатный запах её кабинета, чем-то похожий на аромат театра. Старая бумага, краски, репродукции картин, папье-маше, скульптуры… И она сама, греческая богиня, героиня Ренессанса.
Людмила Степановна! Ну Людмила Степановна!
- Я чую там варёные яйца, - важно сказала моя сестра, когда мы только приехали в музыкальный колледж и в это огромной шумящей толпе приткнулись на какую-то лавку вместе со всем свои скарбом: гитарами, чехлами, узлами, платьями.
Мы – это «благородное семейство», состоящее из меня, Лены и Арины, и наши тылы. В тылах были мама и преподавательниы по сольфеджио и музлитературе. Я до сих пор от души не понимаю, что заставило их ввязываться в эту авантюру с республиканским музыкальным конкурсом.
Все зимние каникулы мы просидели в музыкалке – в первые дни января это была пустая школа, холодная и высвеченная солнцем. Тени от узорных объёмных решёток на окнах причудливо укладывались на пол и на парты поверх груд нашего реквизита.
Мы не слишком готовились к теоретической части – в конце концов, для этого у нас были официальные уроки музыкальной литературы в течение всего обучения. Зато ещё как упирали на подготовку домашнего задания к конкурсу. Сейчас точную формулировку уже не вспомню, но нужно было сделать что-то такое, что было бы связано и с музыкой, и с историей родного края, и с историческим периодом наполеоновских войн вообще.