Я все равно не понимаю, какой кайф трахаться с «телом». Да, мне было просто охренительно хорошо, нам удалось доползти до кровати, где мы благополучно отключились. Причем все трое. Но это сиюминутное удовольствие, которое, по всей видимости, просто не для меня. Я о том, что вроде и парень сам по себе привлекательный, и есть чем женщине сделать приятно, но дело ведь не в этом.
Для Дэи нет ничего особенного в том, чтобы переспать просто ради удовольствия. Что странно. Мне казалось, за три тысячелетия в этом отношении можно бы уже перебеситься. По-хорошему, я не представляю, чем её можно удивить. Наверное, это охренительно скучно и тоскливо. Так, что удавиться хочется. Надеюсь только, что после нашего марафона ей больше не захочется ещё долго. Кто знает, какие у неё сексуальные аппетиты.
Пока он спал, я беззастенчиво на него глазела: осторожно, чтобы не разбудить. У парня светлые волосы и серые глаза, красивые, правильные черты лица. Торс, которому позавидуют многие голливудские актеры и… хм, большой. Действительно большой.
Раньше я бы лет десять жизни, не задумываясь, отдала, только чтобы очутиться с таким в постели. Он из тех, на кого женщины западают сразу, окончательно и бесповоротно. Кому хочется позвонить и сходить на свидание. Может быть, даже не на одно. У таких, как он, обычно целые гаремы из влюбленных поклонниц, ему не до романтических встреч. Такие парни сами выбирают, с кем провести ночь, и редко возвращаются. Глядя на него, я не испытывала ровным счетом ничего, и мне вдруг стало не по себе. Ещё больше не по себе мне стало, когда он, проснувшись, предложил повторить или встретиться вечером, Дэя вышвырнула его за дверь, даже не налив кофе, а я не почувствовала ни малейшего сожаления.
Поневоле пришлось задуматься о том, что волнует меня гораздо, гораздо больше всех парней мира, вместе взятых. Эти эмоции, которые я сейчас испытываю – они мои или Дэи? Может ли так случиться, что она начнет влиять на меня, а я на неё? Можем мы обе перестать существовать, как отдельные личности, и стать моральным созданием Франкенштейна?
Дэя неохотно отозвалась, что такое исключено. Не сказать, чтобы меня это успокоило. У неё это первый опыт замещения, а теория имеет обыкновение розниться с практикой. Что, если все, что она чувствует, накладывает отпечаток на меня, и наоборот? Что, если её равнодушие станет моим? Или хуже того, я вдруг начну кидаться на людей?
Она открывается мне неохотно, понемногу, и я даже представить не могу, какая она на самом деле. Вдруг её пустота переберется в меня? Из того, что я помню по давним воспоминаниям, по тем, от которых у меня до сих пор мурашки по коже… В ней будто открылась гигантская черная дыра, которая поглощала изнутри весь её свет и любую способность чувствовать. Господи, такого я точно для себя не хочу. Временами я просила о том, чтобы получить возможность не заморачиваться на счет особо одаренных людей, которые меня с радостью гнобили, но не заморачиваться и не чувствовать ничего – разные вещи.
Пожалуйста, только не это… Нет. Свое тело я уже потеряла, но я не хочу вдобавок лишиться ещё и души.
– Завтра я покажу тебе того, ради кого мы здесь, – неожиданно произнесла Дэя, выдернув меня из цепких лап страха, не позволяя замкнуться в себе.
Сейчас напишу нечто донельзя странное, но, кажется, я ей благодарна.
Запись тринадцатая. 8 августа, 10:40
Я не смирилась, нет. Наверное, может так показаться по моим предыдущим записям. Можно решить, что я принимаю Дэю, как самое себя. Дело не в этом. Я просто не хочу сойти с ума в борьбе, в которой заведомо проиграю. До того, как в этом дневнике появилась первая запись, я пробовала избавиться от неё, вытолкнуть из собственного сознания, перекричать, затолкать в угол. Она отшвырнула меня, как нечто, недостойное внимания и бесконечно слабое. Несколько раз подряд меня поглощала липкая, обволакивающая темнота, в которую я падала, как в небытие. Это неприятно, можете мне поверить. Если бы у моего сознания было тело, я бы делала судорожный вздох всякий раз, как возвращалась.
Представьте, что вас нет. Нет нигде, а потом вы открываете глаза и снова видите этот мир. Умирать и воскресать раз за разом – занятие неприятное, и в чем-то весьма болезненное. Я отказалась от него – до того дня, как смогу справиться со своим страхом и снова попытаюсь. Дэя знает об этом и мне кажется, ей нравится. Нравится, что я не сдаюсь, продолжаю барахтаться. Пока что я не могу понять, нравится ли ей сам факт моих тщетных попыток сопротивления и власти надо мной, или же…
Моя сила.
Она говорит, что выбрала меня не только и не столько из-за внешности, сколько за то, что разглядела в моих глазах. Дэя называет это внутренней силой, но я сомневаюсь. О какой силе идет речь, если я собственной сестре, годами унижавшей меня, ничего в пику сказать не могла? Или отцу, который постоянно твердил, что из меня не получится ничего путного: каждый месяц, каждую неделю, за семейным ужином или даже при гостях. Если эта сила и имеет место быть, то где-то очень глубоко, и я ничего о ней не знаю.
Запись четырнадцатая. 8 августа, 22:47
У меня отвратительное настроение, если не сказать больше. Оно мое: от и до, принадлежит только мне, и это радует. Все – начиная от нежелания завтра утром открывать глаза и заканчивая тем, что меня бесят самые обычные вещи –кажется родным и безумно дорогим сердцу. Такое бывает, если у тебя месячные. Особенно если в тебе Древняя вам-пир-ша, которая может делать все, что пожелает. Я самоубийца, потому что написала это слово. На деле мне наплевать. Какая разница, если ни мое тело, ни моя жизнь мне больше не принадлежат.
Сегодня я видела его. Человека-мишень Дэи. Он в самом деле работает в Университете Вашингтона, и не виноват в том, что оказался в поле её пристального внимания. Мне жаль, что я – это я. Жаль, что я не утонула в бассейне, когда мне было пять, жаль, что успела отскочить в сторону, когда нарик, гнавший на полной скорости на своей колымаге чуть меня не переехал.
Он мне понравился, но какое это теперь имеет значение?.. Даже если бы у меня была возможность с ним познакомиться, что бы я ему сказала: «Эй, парень, привет! У меня раздвоение личности в прямом и переносном смысле, а ещё я на тебя запала. Во мне сидит тетка, которой давно пора витать в ином мире прекрасным облачком, она раньше пила кровь, но решила временно походить в моей тушке».
Серьезно? Что бы сделали вы, если бы к вам подошла девица с таким заявлением? Лично я отошла бы подальше, а потом позвонила куда следует с подробным описанием внешности. Нет уж. Не хочу к нему приближаться вовсе. В своем уме и памяти так точно. Не хочу видеть, как она его окручивает, не хочу знать, зачем он ей. Не хочу больше смотреть в его глаза. Никогда.
Кстати, они у него серо-голубые. Дэя «случайно» толкнула его, когда он поворачивал к библиотеке. Он посмотрел на неё, и, кажется, именно в этот момент я попалась. Он был в очках и деловом костюме, и явно куда-то очень торопился, потому что только быстро пробормотал: «Извините», – и убежал, даже не взглянув в нашу сторону. Манера извиняться за то, чего не делал – наша с ним общая черта.
По всей видимости, он здесь все-таки преподает. Вопрос в том, что. Зачем Дэе преподаватель из Университета Вашингтона?
Как бы мне того ни хотелось, не могу перестать о нем думать. Вспоминать его внешность, походку… Он высокий, выше меня на голову, с темными взъерошенными волосами и весь в себе... Обычно девочки западают на таких мужчин, как парень, с которым мы не так давно трахались. Обычно, но в моей жизни мало чего «обычного».
Я не могу даже мужчину выбрать себе по вкусу, что уж говорить о каких-то чувствах. Дэя сказала, что если я не прекращу ныть, она меня отправит в небытие к такой-то матери. Странно, но в кои-то веки меня это не беспокоит. Не беспокоит даже то, что я завтра не проснусь, кану в Лету, провалюсь в темноту, из которой никогда больше не вылезу.
Веди сама свой чертов дневник, Дэя. Пиши свои мозговыносящие откровения, от которых любому нормальному человеку хочется повеситься или наглотаться таблеток. Кажется, я понимаю, зачем ты меня оставила. Тебе просто нужна была аудитория. С меня хватит!