III.
Я жил в моем новом доме почти месяц ― один, в безопасности и покое. Потом мне встретился живой человек, и эта встреча изменила мою судьбу. Я обязательно расскажу о нем чуть позже. Но прежде хочу упомянуть один, возможно, незначительный эпизод, который, однако, произвел на меня сильное впечатление. Наверное, он ни к чему в этом дневнике; однако, это событие все же произошло и имеет право быть упомянутым. Поселившись в своем роскошном подвале, я нуждался в отдыхе после отчаянного перехода из города. Я ничего не делал, только ел и спал. Немного придя в себя, я начал совершать небольшие вылазки по окрестностям. Сначала более тщательно исследовал доставшийся мне дом ― именно тогда я нашел в кабинете погибшего хозяина ежедневник в кожаном переплете и приспособил его под свой, позднее утраченный, первый дневник. Потом стал отходить от дома все дальше и дальше, постепенно расширяя свои представления о том, что творилось вокруг. Увы, это нельзя было назвать расширением моих владений, ибо каждый новый день снаружи за дверью меня могло ожидать все, что угодно. Но дома, по крайней мере, оставались домами, а деревья деревьями. В один из таких дней я вышел на берег протекавшей неподалеку реки. Она не стала для меня открытием, я прекрасно помнил, как купался в ней в детстве. Но теперь протяженные поля вдоль ее берегов внушали мне опасения. Открытая местность ― иногда хорошо, но чаще все же нет. Как оказалось, перемены произошли и здесь. Бывшие кукурузные поля застроили дорогими некогда виллами. Все они были брошены и имели крайне запущенный вид; некоторые пострадали от огня. Из-за этих домов путь от леса до воды ― жалкая сотня метров ― занял у меня без малого час: затаивания, перебежки и ползанье по-пластунски изрядно утомили меня. Радовало, что ни одного зомби на моем пути не оказалось; не было и следов их присутствия. Пели птицы, ярко светило солнце, воздух был таким свежим, что кружилась голова; один из тех прекрасных дней, когда понимаешь, какое это счастье ― просто быть живым. Я подошел к воде в умиротворенном настроении, не выпуская, однако, автомата из рук. Стоя на краю бетонной дамбы, к которой когда-то причаливали лодки местной лодочной станции, я прислушивался к плеску волн и даже начал подумывать о том, как бы исхитриться искупаться с автоматом и прочим вооружением, не намочив и не утопив его. Оставить оружие на берегу мне даже не пришло в голову, по нынешним временам такой поступок был бы полным безумием. К слову сказать, я не знал и до сих пор не знаю, умеют ли зомби плавать. Во время моего перехода я видел однажды реку, по течению которой плыли несколько трупов. Они не подавали признаков жизни и я не могу с уверенностью сказать, были ли это инфицированные или просто убитые люди. Неизвестность часто пугает больше, чем реальная, но знакомая опасность. Я стоял, грелся на солнце и задумчиво смотрел на воду. Вдруг мой взгляд упал на нечто, отчего я сначала похолодел, а потом, словно получив удар в живот, почувствовал свой желудок и покрылся потом. Это нечто было сложенным из бумаги корабликом. Бумага казалась белой и новой, кораблик имел такой вид, словно только что пущен на воду. Я замер и оцепенел, сжав автомат так, что пальцы рук чуть не свело судорогой. Ум отказывался объяснить этот невинный, совершенно безопасный на вид факт. Очевидно, кораблик не мог сделать зомби. Вряд ли его сделал взрослый выживший человек вроде меня. Ребенок? Здесь? Откуда? Я не видел живых детей со времени исхода из города. Я стоял, боясь пошевелиться, и наблюдал, как кораблик постепенно набирает воду и погружается все ниже. В конце концов он затонул. Белое пятно, качаясь, погружалось в темную воду, становясь все бледнее, пока не исчезло совсем. В этот момент сила, державшая мое тело в оцепенении, внезапно исчезла. Я развернулся прыжком и выставил автомат перед собой, готовый убить все, что окажется поблизости. Но позади меня, и на всем видимом пространстве вокруг не было ни души. Устыдившись своего инстинктивного порыва, ― ведь не собирался же я в самом деле стрелять в ребенка? ― совершенно обескураженный, я медленно брел вдоль берега вверх по течению, внимательно осматривая прибрежный кустарник и ближайшие к берегу дома. Меня не покидало чувство, что тот, кто сделал кораблик, в этот самый момент, спрятавшись, наблюдал за мной, будучи недоступным моему взору. Так я бродил час или около того; поняв, наконец, что никого не найду, я почувствовал себя сначала крайне глупо, а потом впал в отчаяние от мысли, что рядом со мной находится живой человек, ― возможно, ребенок, ― а я так и не увижу его. Переборов чувство осторожности, я тихо позвал его. Никто не откликнулся. Я позвал громче, потом еще громче. В конце концов я обнаружил себя бегающим вдоль берега между домами и вопящим во все горло. Это был какой-то психоз. Мне повезло и мои дикие крики не привлекли постороннего внимания. Но и тот, кому они предназначались, тоже не вышел. Я отправился домой в ужасном состоянии. Нечего и говорить, что назавтра я снова был на берегу, пытаясь отыскать неизвестное существо, поставившее меня в тупик этой странной загадкой. Так продолжалось, наверное, с неделю. Не добившись в своих поисках никакого результата, если не считать результатом сомнение в собственном психическом здоровье, ― я уже начал сомневаться, видел ли кораблик на самом деле или это плод галлюцинации, порожденной не выдержавшей напряжения психикой, ― я оставил попытки и больше не приближался к реке. Я был бы рад написать, что тайна оказалась разгаданной, но этого не произошло. После произошедшего я продолжил исследовать окрестности, стараясь, однако, избегать реки. Мною двигало, разумеется, не праздное любопытство. Первобытная жизнь, к которой я вынужденно скатился, казалась неистощимой на всякого рода опасности, угрожающие оборвать и без того жалкое сущес