Днем я рыскал по округе, постепенно удаляясь все дальше от дома. Однажды мне повезло: после вереницы разбросанных тут и там удручающе огромных теннисных кортов и полей для гольфа я наткнулся на бывшее сельскохозяйственное предприятие; насколько я помнил, раньше там разводили лошадей. Его окружали обширные поля, на которых росла морковь и какая-то зелень, названия которой я не знал. Скорее всего, они относились к кормовым культурам, причем никто не сажал их с прошлого года ― все это чудо выросло само, уже без людей. Конечно, сорняков было гораздо больше, чем полезного продукта, но для меня эта находка стала огромной удачей. Хотя овощи предназначались лошадям, мой организм, и я вместе с ним, были просто счастливы. Я повадился ходить на это поле через день и набивал живот до отвала, да еще брал морковь с собой, унося каждый раз полный рюкзак. Как вскоре выяснилось, я посещал это место не один; мне стали попадаться зайцы, облюбовавшие поле в качестве кормовой базы. Увидев зайца впервые, я был чрезвычайно воодушевлен и уже предвкушал охоту и свежую дичь на своем столе. Дело казалось простым ― они почти не боялись меня и позволяли подходить довольно близко; я же за год научился неплохо стрелять; правда, стрелял я по бывшим людям, но мне казалось, что принципиальной разницы нет. В прежней жизни я не интересовался ни охотой, ни рыбалкой; собственно, и зайцев я раньше видел лишь по телевизору. Но никаких сложностей не предвиделось. Итак, я решился. Все тщательно продумал: как убью его, отнесу в безопасное место ― но не домой, чтобы не выдавать мое жилище; как сниму шкуру, разделаю его, зажарю и съем. Наступил день охоты. Дождавшись появления зайцев, я постарался подобраться к ним поближе. Заяц, которого я выбрал своей жертвой, кажется, заметил меня; он привстал и внимательно посмотрел в мою сторону, но потом продолжил есть. Расстояние между нами было метров сорок. Я прицелился и выстрелил. Пуля настигла цель; но заяц был не убит, а ранен. Несмотря на то, что я, как всегда бывает, немного оглох от выстрела, этот душераздирающий крик я услышал прекрасно; он был такой, что его не забудешь до самой смерти. Так, наверное, кричат умирающие дети. Я был в растерянности, но требовалось что-то делать: кто-нибудь мог услышать выстрел и крик, а это не сулило мне ничего хорошего. Я подбежал к зайцу; пуля задела его бок, он бился в агонии; все тело было в крови, кровь била из раны, кровавая пена текла изо рта. Хотя за последний год я видел множество сцен насилия и целое море крови, зрелище мучительного страдания маленького беззащитного существа глубоко потрясло меня. Я стоял в оцепенении, не решаясь ничего предпринять. Рука не поднималась добить его, но и позволить ему мучаться дальше было бесчеловечно. Я проклинал свою идею с охотой и просто ненавидел себя в этот момент. Не знаю, сколько бы я еще так стоял, но вдруг сзади, прямо рядом со мной прозвучал громкий выстрел ― несчастный зверь в последний раз дернулся в пыли и затих. От неожиданности я отпрыгнул в сторону и быстро развернулся в сторону выстрела, схватив автомат наизготовку. Передо мной был густой кустарник; стрелявший, должно быть, притаился в нем и не спешил выходить. Несколько секунд прошли в напряженной тишине; было так тихо, что слышался комариный звон над кустами. Потом мужской голос из кустов приказал мне положить оружие на землю, отойти от него и встать на колени, подняв руки за голову. Эта идея показалась мне из ряда вон плохой, о чем я и сообщил неизвестному. Между нами завязалась странная беседа, основным содержанием которой стало условие моей сдачи; между тем я прикидывал свои шансы убежать ― они были нулевыми на почти открытом морковном поле ― или подстрелить невидимого собеседника, паля по кустам наугад. Тут мне тоже мало что светило. Когда я понял, что дела мои приобрели совсем скверный оборот, одетый в военный камуфляж неизвестный неожиданно вышел из кустов. Он был невысоким седым мужчиной лет сорока, с седыми усами на добром лице. Демонстративно опустив свой, точно такой же, как у меня, автомат стволом вниз, он сказал, что я выгляжу как приличный человек и он не видит причин меня убивать. Затем он представился, его звали Славой. Внезапный поворот событий обезоружил меня; я тоже опустил автомат и назвал ему свое имя. Он подошел и мы пожали руки. Это было первое рукопожатие и первый нормальный разговор за целый год; я был глубоко тронут. Эмоции переполняли меня, от пережитого волнения я не мог вымолвить ни слова. В моих глазах стояли слезы, мне было жаль несчастного зайца; одновременно все внутри меня дрожало из-за пережитого только что ощущения смертельной опасности. И вместе с тем, я был счастлив, что за время долгих скитаний встретил, наконец, нормальное человеческое существо, хотя мы с ним едва не убили друг друга. Слава подобрал зайца, ловко увязал его в кусок брезента и приторочил к своему рюкзаку; затем он спросил меня, не соглашусь ли я разделить с ним ужин. Я с радостью принял его приглашение.