а моя совершенно не соображала; тело действовало само, подчиняясь древним рефлексам, унаследованным из далеких доисторических эпох. Даже не пытаясь использовать автомат, ― он уже висел на шее и я не успел бы взвести затвор, ― я выхватил штык-нож и выставил его перед собой; другой рукой сорвал с жилета и зажал в руке что-то тяжелое, круглое и ребристое; это была осколочная граната. Со всех сторон раздавался оглушительный вой и топот ― твари бросились на меня. Как герой вампирского фильма, я вертелся волчком в круге из света, нанося во все стороны удары ножом и круша черепа гранатой, словно булыжником; а из темноты на меня бросались все новые и новые пахнущие тленом фигуры ― воющие полуразложившиеся мертвецы, стремящиеся сожрать меня заживо. Я сражался храбро, как лев, и отчаянно, как обреченное на гибель животное. Зомби яростно ревели, я тоже безумно кричал ― так, как не кричал до этого никогда в жизни. Сражение продолжалось всего несколько секунд; потом меня сбили с ног и целая толпа чудовищ, отталкивая друг друга, навалилась на меня сверху, пытаясь достать зубами незащищенные части тела. Ничего не видя, я продолжал драться вслепую, вспарывая мертвую плоть вокруг страшным лезвием своего ножа. Прямо надо мной клацали челюсти, источавшие трупный запах, от которого я едва не лишился сознания. Плотно набитый рюкзак снова спас меня: он возвышался горой и мешал им добраться до спины и шеи. Почти потеряв надежду, в приступе отчаяния я совершил чудо ― резким рывком вскочил, сбросив с себя и расшвыряв вокруг отвратительных зомби, после чего бросился бежать, наступая ботинками прямо на шевелящиеся на полу тела. В ходе схватки мертвецы оттащили меня из-под дыры, подальше от солнечного света, и глаза мои начали немного видеть в темноте. Я обнаружил, что внизу не так темно, как мне показалось, когда я лежал под провалом. Пол дома был разрушен во многих местах, сквозь многочисленные дыры и отверстия падал свет, там и тут прорезая тьму яркими лучами, в которых плясала поднятая в драке пыль. Увидел я и нападавших ― меня окружало не меньше десятка зомби, а из дальних концов подвала на шум сбегались все новые темные тени. На мое счастье, всего в нескольких метрах от себя я заметил выход наружу: короткая лестница наверх заканчивалась черным прямоугольником двери, периметр которой был ярко очерчен бьющим сквозь щели солнечным светом. Я стремительно взбежал по ступенькам и, на секунду остановившись, ударом ноги вышиб дверь вместе с петлями. Этой секунды хватило, чтобы зомби опомнились и вновь бросились на меня. Я выскочил на порог, лицом к яркому солнечному свету и хотел побежать что есть силы, но ничего не вышло: несколько рук мертвой хваткой вцепились в рюкзак и потащили меня обратно в подвал. Я чувствовал, что мне не спастись. Забившись в отчаянии, я извернулся и выскользнул из лямок. Я вырвался на свободу, а рюкзак остался в руках зомби. От неожиданности они потеряли равновесие и с шумом свалились обратно, в непроглядную темноту подвала; рюкзак спас меня в третий раз. Я бросил взгляд на руки ― они судорожно сжимали нож и гранату, испачканные в густой, почти черной крови мертвецов. Сорвав чеку, я швырнул гранату в черный проем и отскочил в сторону, присев на корточки и зажав уши. Спустя мгновение раздался страшный взрыв; вместе с землей, кирпичным крошевом и осколками взрывная волна вышвырнула из подвала нелепо кувыркающееся в воздухе тело; оно описало короткую дугу и с глухим шлепком рухнуло на землю рядом с детскими качелями. Я сорвал с жилета еще одну гранату и бросил ее туда же, потом еще одну и еще; всего их оказалось четыре. Этого должно было хватить по любым меркам. Шатаясь, я побежал прочь от дома. Я пересек двор, миновал сараи и бывшее деревенское кладбище, на котором уже год никого не хоронили; потом спустился в овраг, где, как я хорошо помнил, прежде был ручей. Он и сейчас струился там, полноводный и звонкий, от него веяло прохладой и покоем. Трясущимися руками снял с шеи автомат ― как же он мешал мне в драке! ― и положил рядом с собой; потом сорвал с себя куртку и жилет. Ежесекундно оглядываясь, я начал умываться. Вода в ручье пахла свежестью; этого запаха не было раньше, в человеческое время. Я уже не раз замечал, что исчезновение людей с их неуемной хозяйственной деятельностью пошло природе только на пользу. Отмыв нож, я затем умылся сам, с отвращением смывая с рук вонючую кровь и куски чужой мертвой плоти. Взяв в руки автомат, я выждал немного, чтобы убедиться, что за мной не гонятся. Успокоившись окончательно, я поднялся наверх, к кладбищу. Мне хотелось видеть, что происходит вокруг, а на дне оврага я находился в невыгодной позиции. Присев на покосившуюся скамейку у старой могилы, я отложил оружие и быстро осмотрел себя на предмет повреждений и ран. Полагаться на ощущения не хотелось ― после падения в подвал и драки ныло все тело; чтобы понять истинное состояние дел, требовался визуальный осмотр. Руки были содраны до локтей, но это не беда, со временем должно зажить. Моя одежда, крепко сшитая полевая форма, превратилась в рваные лохмотья. Все тело покрывали кровоточащие царапины, порезы и ссадины, но не они меня беспокоили. В нескольких местах кожу располосовали следы человеческих ногтей. Это тоже было не страшно. Кожа очень прочна и ногтями ее не прорвать; к тому же я знал, что ногти у зомби перестают расти почти сразу после смерти и не представляют особой угрозы. Самое опасное оружие, которое у них есть ― это зубы. Больше всего я боялся укусов. Рассматривая себя сзади, я обратил внимание на разорванную штанину на левой ноге чуть ниже колена: она насквозь пропиталась кровью, сочившейся из скрытой под материей раны. Я закатал остатки штанины повыше, чтобы разглядеть ее. Увиденное стало для меня страшным ударом, я покачнулся и едва не рухнул на землю без чувств: кожа на икре была разорвана; кровь мешала разглядеть подробности, но я заметил полоску жира и что-то непонятное и скользкое на вид, наверное, фрагмент мышцы. Рана казалась небольшой и не представляла бы повода для серьезного беспокойства, если бы не одно "но" ― вне всяких сомнений, это был укус. По окружности раны виднелись четкие следы человеческих зубов. Сердце мое бешено забилось, как птица, попавшая в смертельную ловушку. Я начал задыхаться; в глазах потемнело, кровь молотом стучала в голове. Промелькнула мысль: глупо умереть от инсульта, будучи укушенным; хотя, наверное, и такое уже не раз случалось. Прошло, должно быть, много времени, прежде чем я отчасти пришел в себя. Ощущения, которые я испытывал, иначе чем странными не назовешь. Организм, хотя и сильно помятый, чувствовал себя терпимо. Не было никаких признаков того, что я умираю. Мой страх шел из ума ― я наверняка знал, что, будучи укушенным, я приговорен. Инфекция, вирус ― или что там вызывает это жуткое превращение ― уже распространяется в моей крови, и ничто на свете не в силах этому помешать. По сути, я уже мертвец. Тело еще ходит, дышит, разговаривает, но внутри никого нет ― я умер. Это можно назвать психической смертью: смертью личности и души в еще живом теле. Но совершенно точно известно, что и тело скоро умрет, и перестанет дышать и разговаривать. Хотя продолжит ходить ― и в этом заключается суть кошмара. Я вспоминаю сейчас, как сидел на кладбищенской скамейке ― как символично! ― и пытался собраться с мыслями. За прошедшие с момента укуса дни я обдумал свое положение множество раз. Без конца прокручивая в голове случившееся, я представлял, как мог бы избежать уготовленной мне участи. Задним числом я находил альтернативные варианты ― варианты, при которых я оставался жив; и осознание упущенных возможностей наполняли мою душу гневом, горечью, отчаянием и жалостью к себе. Это был черный день моей жизни ― самый черный из всех. Таких дней было несколько за всю мою жизнь: проваленные вступительные экзамены в институт, развал Союза, уход любимой девушки, смерть отца, потеря работы во время экономического кризиса, потом пандемия и исчезновение всей моей семьи. Всякий раз я думал, что хуже уже не будет; но всегда ошибался. И только сейчас я могу утверждать с полной уверенностью ― хуже действительно не будет, потому что на этот раз случилось худшее из возможного; да и жить мне осталось так мало, что ничего другого просто не успеет произойти. Вспоминая день, когда меня заразили, я понял одну вещь: подсознательно я всегда, с самого начала знал, что это произойдет со мной рано или поздно. Не то, чтобы я предвидел именно себе такую судьбу. Просто у меня было сильное чувство, что человечество ― люди в целом ― не сможет выбраться из этой передряги. Что все мы обречены, кто-то раньше, кто-то позже; это лишь вопрос времени. Выжившие после первых дней резни словно выиграли в подложную лотерею, где объявляют победителей, а потом вдруг оказывается, что приза не будет, потому что организаторы сбежали с деньгами. Те, кому повезло выжить, тоже обречены, просто они умрут позже, чем все остальные. А раз всем конец, то однажды настанет и мой черед ― так я всегда бессознательно считал. Кто-то сказал бы, что подобными мыслями я сам накликал свой конец, но я не соглашусь. Просто я повидал достаточно и ясно понимал, что не спасется НИКТО. Так что настигшее меня трагическое несчастье было в каком-то смысле неизбежным. Может, поэтому я так спокоен теперь; хотя в перв