Наконец, я достиг цели многодневного похода. Здесь меня встретила та же разруха, что и везде. Я с трудом узнавал места моего детства. С тех пор, как я был тут последний раз, изменилось практически все. После падения власти компартии огромные территории оказались застроенными особняками нуворишей и новой знати. Вилл и дворцов стало так много, что они буквально налезали один на другой. Теперь они выглядели не столь представительно, как до эпидемии. Всюду виднелись следы катастрофы: выломанные ворота; раскиданные по дворам некогда дорогие вещи и мебель, разбитые, испорченные непогодой и временем; бесполезно ржавеющие лимузины и дорогие спортивные машины; почти истлевшие трупы и скелеты в позах, свидетельствующих о борьбе и мучительной смерти. Брошенные, с выбитыми окнами и дверьми, часто обгоревшие или сгоревшие совсем, особняки являли собой поразительный контраст с роскошью, что била здесь в глаза прежде. Я не раз видел эти места в телевизионных сюжетах, но не представлял, насколько плохо дела обстояли в действительности. Помимо сожаления о безжалостно вырубленных ради строительства особняков лесах, я испытывал серьезную озабоченность ― изобилие домов означало опасность наличия многочисленных зомби. Но время показало, что мои тревоги оказались напрасными: живые мертвецы попадались, но не в таких больших количествах, как этого можно было ожидать. Я решил остаться и осмотреться немного, а потом уже решать, что делать дальше. Я выбрал дом, расположенный в точности на том самом месте, где много лет назад стояла старая деревянная дача моего деда. Это был безобразный трехэтажный особняк из красного кирпича. Похоже, дачный поселок сохранил свое функциональное предназначение при новой власти; только представления о том, какой должна быть госдача, сильно изменились. В моем выборе было больше ностальгии, чем рациональных соображений; я вспомнил деревья, под сенью которых играл в детстве; я плакал, обнимал их и разговаривал с ними; говорил им, что вернулся домой и останусь теперь с ними навсегда, совершенно забыв о своих планах добраться когда-нибудь до Италии или Греции ― смешно вспомнить, но я вынашивал одно время и такие бредовые идеи; поскольку не имело значения, где жить, мне хотелось переселиться в места с более теплым климатом. Вокруг оглушительно пели птицы, напоминая мне о прежних временах. Наличие птиц также говорило о том, что зомби поблизости нет ― по крайней мере, в больших количествах. Я, конечно, здорово расчувствовался. Так радостно было обнаружить в этом мире безумия и насилия кусочек прежнего, такого родного и знакомого безмятежного детства. Но я не позволил эмоциям заслонить соображения безопасности. Внимательно исследовав особняк и ближайшие окрестности, я пришел к выводу, что смогу использовать его для постоянного жилья. Согласно новой дачной эстетике, вокруг дома были вырублены все без исключения кусты и молодые деревья; вместо нормальной травы мозолил глаза неуместно яркий для леса канадский газон, давно никем не стриженый и запущенный. Зрелище удручающее, но нет худа без добра ― голая местность хорошо просматривалась, а в случае необходимости и простреливалась. Я понимал, что мне не удастся в одиночку оборонять такой огромный дом, да он и не был предназначен для этого. Его прежние жильцы целиком полагались на централизованную охрану поселка, в доме не было даже ставней и железной двери. Зато внизу обнаружился превосходный бетонный подвал с сауной, бильярдной, винным погребом и комнатой отдыха. Все это великолепие охранялось замечательной толщины стальной дверью с внутренними засовами, достойной того, чтобы ее использовали в противоатомном бункере. К моей удаче, она оказалась распахнутой настежь. Я нашел внизу большой запас консервированных продуктов, дизельный генератор и множество беспорядочно сваленных в кучи вещей, которые явно принесли сюда в спешке с верхних этажей; некоторые из них вполне могли мне пригодиться. Комнаты дома являлись продолжением улицы: окна без стекол перестали служить границей между внешним и внутренним пространством; на покрытом пылью и землей паркетном полу угадывался замысловатый рисунок, ветер гонял по нему высохшие еще прошлой осенью листья. В гостиной, перед покрытой паутиной плазменной панелью на роскошном когда-то кожаном диване сидел почти истлевший труп; судя по остаткам одежды, он принадлежал мужчине. Рядом на полу валялись богато инкрустированное охотничье ружье, пустая бутылка из-под виски и предмет, оказавшийся ― после того, как я оттер его от пыли ― сотовым телефоном с золотым напылением корпуса; в прежние времена такой аппарат стоил кучу денег. На стене над диваном угадывались полинявшие коричневые пятна того же цвета, что и высохшая лужа вокруг покойника; картина не оставляла сомнений в том, что здесь произошло. Это был единственный труп в доме. Я не обнаружил ни зомби, ни явных следов их пребывания и счел это хорошим знаком. Не могу жить в помещениях, служивших логовом живым мертвецам ― это мой пунктик. Они пачкают и портят все, к чему прикасаются. Провести в таком месте ночь при отсутствии других вариантов еще можно, но жить там постоянно ― увольте. Я не стал хоронить хозяина особняка. Я вообще не стал ни к чему прикасаться наверху, чтобы внешне дом производил впечатление покинутого. Подвал в качестве места для жилья меня вполне устраивал, за минувший год я привык к подвалам и считал их лучшими архитектурными достижениеми человечества ― после бункеров и бомбоубежищ, конечно. Что до покойника наверху, его зловещее соседство нисколько меня не волновало. В новом мире трупы попадались так часто, что стали восприниматься привычными элементами окружающего пейзажа ― или интерьера, если говорить о внутренних помещениях. Спустившись вниз, я запер за собой дверь и впервые с начала катастрофы уснул спокойным, глубоким сном без сновидений. Я, наконец, был дома.