— В нас деревом попало! — крикнула она. — Поток бурлит, валежник тащит. Держись!
И вцепилась всеми лапами в мягкий пол. А я не успел, и при следующем же толчке шмякнулся на хвост, как мешок с мукой. Удары посыпались один за другим, снаружи грохотала вода и тащила древесные стволы и сучья. «Погибнем», — успел подумать. Всё вокруг тряслось, скрипело и стонало. Створки сжались плотнее, цефалот напрягся, изо всех сил цепляясь за камни и корни. А потом бушующая вода вырвала его из земли и потащила за собой.
Глава 21. Зверь земной
Люди вкусные, сочные, надо! Не их — так животных, искать больших, чтоб мозга много. Но. Людей вкуснее соки, да. Пусть больно бьются, пусть кусают и жгут его тело, вкус! В их головах полно хорошего — дофамин. Потому что разумные.
Его звали Макс, он вспомнил, как выел голову того, последнего. И полегчало! Помнить стал. Того, что послал Макса за сыр-рой… Сыро-ваткой! Он дрался и добыл. И выпил. Кем стал?! Животное, мерзость, больное животное! И раньше жил один, никого не любил, без родни, без друзей, теперь совсем изгой. Вдруг самку вспомнил и самца — чуть близкие, найти бы? Грусть. Но зачем искать, раз есть нельзя, а нужен дофамин? Других людей найти бы. Он нюхал, слушал и не слышал — жаль. А то б убили, тоже хорошо — тишина, покой, забыться. О-о, тот Макс, что сидел внутри, в душонке, он сам искал смерти, хотел исчезнуть, а вер-рнулся! Выл. Не мог ни сдохнуть, ни в себя прийти. Затих, забылся в звере.
Шёл по следам тех, злых и вкусных, что сперва поймали, да сбежал. От которых вспомнил имя, но сбился вдруг. Нашёл больших тупых зверей, топтали, били, злы! Макс тоже зол, и бил, и рвал, и жрал, и гнал! О-о-о, как тяжко жить, как голодно. Бежал за ними — хоть добыть. Вдруг дождь пустился. Вода потекла по морде, он пил, срасталось тело. Зажили раны, но весь больной остался, боль с ним всегда, и тремор, и страх, что не найдет людей. Устал, отстал, не видно, запахи слабы. И вдруг нашёл других. Так много…
Зверя отбросило выстрелом, или сам отпрыгнул? Тут же загрохотали пулемёты в железных руках спецов, посылая свинец в тяжёлую стену дождя, туда, где темнело упавшее тело.
— Граната! — гаркнуло в наушниках.
Женька услышал выход и взрыв. Оглох. Отряд палил в противника из всех стволов сразу, щедро рассылая смерть вокруг, а широкая тропа и пропитанный влагой подлесок поглощали её. Во все стороны летели скошенные ветки и листья. Затем стрельба стихла, и только дождь по-прежнему хлестал из равнодушных ко всему на свете туч. Неужели всё так просто кончится? Нет, на земле тела не было, лишь лежало искрошенное выстрелами бревно. А зверь исчез, растворился в листве, палили впустую…
— Отставить!
Группа заняла круговую оборону, спрятав Женьку с Жулем за спинами. Вперёд он не лез — ума хватало, стоял и слушал, как звенит в ушах, глядел на железные горбатые спины людей-роботов и головы в закрытых шлемах людей-роботов. Женьке впервые в его взрослой жизни рейнджера было пиздецки страшно иррациональным детским страхом, и стоило больших трудов этот страх не показать, не облажаться перед группой. Все напряжённо всматривались в дождь.
— На девять часов! — крикнул сканерщик, и пулеметы заговорили снова, басовито зачастили тяжёлым языком.
Вурдалак выпрыгнул из-за туши рогачихи, но не напал, просто вильнул в сторону и скрылся в стене дождя. Высоко над головой пророкотал раскат грома, длинная белая молния с оглушительным треском разорвала пополам небо.
— За ним! — приказал главный. — А вы стойте здесь, — бросил рейнджерам.
Половина спецов пустилась в погоню, могучие фигуры экзоскелетов с грохотом скрылись за пеленою ливня в зелёной чаще. Кажется, они догнали вурдалака, потому что снова засвистели пули, сотрясая и кроша подлесок, загрохотал гранатомёт, и сразу же раздался вопль:
— Сука, я триста! Филипп, уёбок! А-а-а…
Филиппом звали гранатомётчика, кажется, попал в своего. Женька бросил взгляд на товарища — Жуль был собран и сдержан, без малейшего следа паники он высматривал противника. Вдруг схватил Женьку за шею и прижался к уху ртом:
— Малой, — зашептал, отключив микрофон и наушник, — просто греби отсюда, слышишь? Беги на базу, прямо сейчас, ты ж совсем пацан, вся жизнь…
— Я рейнджер, — отрезал Женька зло.
Напарник улыбнулся с особенным оттенком теплоты и хлопнул по спине.
— Хуеджер.
Женька слушал, как стихают звуки боя, как стрельба где-то там, в зелёнке за пеленой дождя, сменяется криками, и крепко сжимал винтовку, заряженную серебром. И вот настала тишина, шуршащая дождём.