Трясло нас и бросало нешуточно, однако природа готовила цефалота к таким катаклизмам, и судно потерпело минимальный ущерб, если так можно выразиться. Моллюск потерял пару щупальцев-листьев, поломанных валежником, но створки лишь в одном месте треснули — милая сказала, что это ничего и зарастёт. Течь была минимальной, воду цефалот поглощал и выбрасывал. Однако, кажется, всё равно ушибся и обалдел. Когда буря стихла, а валежник прошел стороной и самораспределился, цефалот не стал цепляться корнями и закапываться в землю, а просто закачался на воде.
— Я на разведку, — сказала Тенго, — может, сильно дом побило и сдохнет…
Она вручную раздвинула створки и рыбкой нырнула, только круги по воде и пошли, а кувшинка замерла в приоткрытом виде. Я осторожно вскарабкался следом, цепляясь когтями за стенки, высунул голову и осмотрелся.
Вечерело. Мы дрейфовали по воде, заполнившей пространство сколько видел глаз, до самого леса. Отнесло нас далеко, почти к известняковым скалам — так разлилась в низине и затопила луг грозовая река.
Что-то ласково коснулось моего хвоста, и я чуть не свалился. Это цефалот очухался и тянул ко мне сосало, как Тенго называла его ротовой аппарат. Я злобно отмахнулся ногой, отчего сосало сморщилось складками и спряталось, затем скупо испражнился — больше дом покормить было нечем, в собственном животе урчало от голода и я подозревал, что дети в яйцах тоже хотят есть.
Тенго с плеском вынырнула из грязной стоячей воды, с мёртвой птицей в лапах.
— Я еду нашла! — сказала она. — Лягушек и рыбы нет, но много мёртвых зверей. У нас же зубы, поедим падали. А дом живой, хоть и побило его.
Милая споро забралась вовнутрь. Захлопываться цефалот не стал, так и стоял, растопыренный, отходил от бури. Мы ощипали и сгрызли птицу, почти совсем свежую, чуть пахнущую болотом, а кости с перьями бросили в сосало. Затем по настоянию Тенго почистили стенки кувшинки пучками травы.
— Не губка, но хоть как-то уютнее, — сказала она. — А то все перепачкались…
Тенго ещё раз сплавала «на разведку» и на этот раз собрала вкусных живых червей и водяных жуков, так что ужин удался. Когда спустились сумерки, цефалот захлопнул створки и мы прекрасно выспались, медленно дрейфуя по залитой водой равнине, в безопасности от хищников. Думаю, моллюск не закапывался потому, что искал для жизни бегущую воду: ручей или берег реки. Наводнение впервые залило равнину до самых скал, сухая ранее, она не годилась ему для жизни. М-да, такой бури, которую мы пережили, я отродясь не видывал и больше видеть не хочу.
Проснулись как обычно с рассветом. Цефалот приоткрыл створки, едва взошло солнце, высунул жадное сосало и навязчиво, хоть и без агрессии, щупал меня за ноги — вставай, шерстяной, корми меня! Хитрая тварь. Хотел я или нет, пришлось вставать, испражняться. За ночь стенки снова покрылись слизью, и милая, зевая, стала скребти их пучком травы.
Высунув из бутона голову, я осмотрелся, чтоб понять, где мы очутились теперь, и обалдел. Моллюск всё же нашёл берег реки. И не только. Водой размыло глинистую породу, обрушило кусок известняковой скалы, и в этом расколе, мать моя женщина! Торчал обнажившийся купол наподобие храмового. Ещё одна цивилизация? Да сколько можно?! Прямо к куполу и пригрёб за ночь моллюск.
— Тенго, что это?! — я заорал как резаный.
Милая мигом бросила труды праведные и вскарабкалась посмотреть. Глянула и вся затряслась, я даже испугался. Зажмурилась, как делала всякий раз, используя радар, и вся её густая шерсть встала дыбом. Я пересрал совсем. Кажется, купол был чем-то опасным, иначе объяснить её реакцию не мог.
— Это враги?! — спросил. — Что делать? Прячемся? Кажется, цефалот корнями к нему прицепился! Пусти! Фу, кому сказал!
Она взглянула на меня огромными и влажными глазами без зрачков, носик подрагивал. Кажется, Тенго была готова заплакать.
— Что это за строение?! — я продолжал паниковать.
— Это не стро-е-ние, — сказала Тенго. — Присмотрись… На что похоже?
— На купол церкви, — ответил я.
— А ещё?
Я стал придирчиво разглядывать купол, он и в самом деле что-то напоминал… Ёжик без ножек! Оно походило на крепко закрытые створки чудовищно огромного цефалота, подобного нашему временному дому. Только, почему-то, белого.
— Это гигантская кувшинка в скалу вросла целиком? — догадался я. — И окаменела!
— Это не обычная кувшинка, а Первоприют, — сказала Тенго еле слышно. — К нему давно утерян путь. Я и не думала, что увижу его своими глазами! О нём даже сны не показывают, даже самые древние кувшинки его не помнят, шаманка Сьё едва помнит шаманку, которая помнила дорогу сюда…